Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы

Бесчеловечный поступок королевы – намочить в крови убитого Ретленда платок и дать Йорку – больше соответствует духу и стилистике кровавой трагедии, чем исторической хроники. Погибший от руки Клиффорда Ретленд был ровесником ее сына, принца Эдуарда, – оба достигли семнадцатилетнего возраста и по меркам своей эпохи уже не считались детьми: они сражались бок о бок со своим отцами[117], могли жениться (сын Генриха даже успел это сделать) и в случае восшествия на престол не нуждались бы в регенте. Для более драматического эффекта Шекспир подчеркивает юный возраст Ретленда, называя его «невинным ребенком»: на фоне череды смертей, происходящих на сцене, убийство мальчика вызовет больше отклика, чем смерть юноши.

Тема детоубийства в трилогии дополняет галерею сенекианских по стилю ужасов: отрубленные головы (сначала враги прибивают к воротам города Йорка голову Ричарда, затем на ее месте появляется голова Клиффорда), жестокость Маргариты, дающей Йорку платок, смоченный кровью его сына, а затем собственноручно добивающая раненого герцога; отец, волокущий тело убитого сына, и сын с не менее ужасной «добычей» – все это превращает третью часть «Генриха VI» в настоящую кровавую драму и заставляет критиков по сегодняшний день надеяться, что пьеса все же была создана не одним Шекспиром и ее «огрехи» можно списать на еще более молодого или менее талантливого автора.

При этом все части «Генриады» уже несут на себе отпечаток если не шекспировского гения, то его «фирменного стиля», заметного даже в ранний период. Единственное, чего не хватает «Генриху VI», – это трагического героя с его глубиной и непреодолимостью внутреннего разлада, который появится менее чем через десять лет в «Гамлете». Зато в трилогии уже оформилась другая характерная для шекспировской драматургии фигура – коварный злодей со сложным внутренним миром. В третьей части «Генриха VI» такого персонажа порождает сама тьма и хаос гражданской войны, он – дитя распри, братоубийственной вражды и раздора.

Впервые он появляется еще в предыдущей части трилогии, эпизодически, но уже привлекает внимание своей дерзостью и отталкивающим видом: «…куча злобы, гнусный недоносок, / Урод, горбатый телом и душой». Звали этого «монстра» Ричард, и он был сыном герцога Йоркского, а стал последним из Плантагенетов, занявших английских престол. В третьей пьесе «Генриады» он выходит из тени и начинает «показывать характер», но полностью раскрывается только в отдельной, посвященной ему драме («Ричард III»), которая сюжетно примыкает к трилогии, образуя с «Генрихом VI» единый цикл о Войне Роз.

На протяжении всего своего творчества Шекспир неустанно стремился проникнуть разумом в тайную связь власти и злодейства, определить природу их отношений. Может ли властитель быть добродетельным человеком, не теряя при этом необходимых для управления страной качеств? Если учесть популярность макиавеллистических идей в культуре и политике западноевропейских стран в этот период, то ответ кажется однозначным. При этом, как демонстрирует в своих пьесах Шекспир, в сфере управления государством опасны любые крайности, как деспотия, так и безвластие при живом монархе (что показано историей Генриха VI). В качестве «золотой середины» Шекспир выдвигает кандидатуру Генриха V, однако ранняя смерть этого короля приводит к его идеализации (как в литературе, так и в народном сознании), что исключает возможность объективной оценки его характера. В «Юлии Цезаре», «Гамлете», «Макбете», «Короле Лире» и исторических хрониках Шекспир неизменно задается вопросом, что первично – властолюбие, которое даже добродетельного человека развращает и подталкивает к преступлениям, или порок, который всегда сочетается с гордыней и амбициями, а потому неизменно стремится к власти и обретению неограниченных полномочий для достижения большего размаха своих злодеяний.

История Ричарда III в интерпретации Шекспира подтверждает гипотезу о том, что власть, подобно катализатору, усугубляет присущие личности пороки и недостатки и ускоряет нравственное падение их обладателя. В начале трилогии Ричард не слишком выделялся на фоне толпы таких же, как он, «пасынков» Фортуны, озабоченных не столько захватом власти, сколько элементарным выживанием в «мясорубке» гражданской войны. Впрочем, телесные недостатки, которые Шекспир утрирует, изображая Ричарда, делают его особенно озлобленным и завистливым.

Я в чреве матери любовью проклят:
Чтоб мне не знать ее законов нежных,
Она природу подкупила взяткой,
И та свела, как прут сухой, мне руку
И на спину мне взгромоздила гору,
Где, надо мной глумясь, сидит уродство;
И ноги сделала длины неравной;
Всем членам придала несоразмерность…