Уильям Шекспир. Гений и его эпоха

Когда пьеса «Рифмоплет, или Привлечение к суду» была впервые поставлена мальчиками в «Блэкфрайерсе», она произвела больше впечатления своим запахом лампы, чем вонью своей сатиры. Бен продемонстрировал умение писать утомительно длинные речи (так и слышишь плач детей-актеров, в которых вбивали эти строки: Эванс и Джайлс пользовались проверенными способами школьной дисциплины), но когда были задеты его собственные сокровенные чувства, Бен умел быть достаточно выразительным и ядовитым. Вот как он нападает на актеров: «Из них вырастают беспутные негодяи, вольнодумцы, скучные распутники. Они, негодники, забывают, что и на них есть управа; их украшают гербами; там их приводят в порядок, их и их родословную; знаю, им не нужно никаких других герольдов». Бен, похоже, не мог простить Шекспиру тот герб.

Место действия пьесы — Рим под властью императора Августа, и главные герои — римские поэты Овидий, Вергилий, Гораций. Гораций — маленький и толстый, но гениальный, что означало: это сам Бен. Завистливый Криспин и Деметрий («оформитель пьес о городе») — соответственно Марстон и Деккер. Они составляют заговор против Горация, но не побеждают. В присутствии самого императора Гораций заставляет Криспина исторгнуть из чрева все его насмешливые скверные стишки, выблевав (это действительно не очень удачная шутка) грубые слова вроде: «выродок», «сопляк», «зазнайка», «задница». Можно было ожидать, что эта раблезианская атака распространится и на Шекспира, но трудно сказать, выведен ли он на самом деле в пьесе. Овидий открывает ее такими строками:

Когда его тело сожгут на погребальном костре,
Мое имя будет жить и моя лучшая роль не забудется.

Эти строки напоминают заключительное двустишие одного из сонетов, но на самом деле являются концом бесконечной поэмы в героических строфах. Шекспир любил Овидия, и молодой Фрэнсис Мерез недавно сравнил его с Овидием, однако сомнительно, чтобы Бен доставил ему удовольствие выступить под личиной Овидия на сцене. Бен также признавался, что, как бы он ни критиковал неупорядоченное искусство Уилла, он никогда не швырнул бы Уилла в одну кучу с остальными рифмоплетами. Он был слишком велик и не стал бы сочинять дешевые пасквили. Более того, Бен, как он признался позднее в печати, отдавал должное независимому и открытому характеру Уилла, полному отсутствию у того мелочной ревности. Несмотря ни на что, они оставались друзьями.

Ответ Деккера на «Рифмоплета» назывался «Бичевание сатирика, или Освобождение от пут юмористического поэта». Основные герои те же, что и в пьесе Джонсона, но на этот раз Криспин и Деметрий — уважаемые, талантливые поэты, а Гораций, который имеет ученика с восхитительным именем Азиний Бубо, — хвастун и сквернослов, и ему решительно запрещено идентифицировать себя с Квинтом Горацием Флакком Рима времен Августа. «Гораций искренно любил поэтов и не давал шутовских колпаков никому, кроме дураков. Но твоя любовь ничего не значит ни для мудрецов, ни для дураков, кроме тебя самого» — так говорит Тука, на которого Бен-Гораций написал непристойные эпиграммы. Деккер представляет своего Горация просто как внешнюю оболочку истинного образа и переносит действие своей пьесы не в Рим, но в страну и царствование короля Уильяма Руфа. Нам трудно понять ту легкость, с которой елизаветинцы соединяют и смешивают отдаленные времена и культуры.

Бен был скорее обижен, чем разозлен. По его словам, все, что он сделал, он делал только для блага искусства. А что касается ответа на эту клевету Деккера, что ж —

…чтобы отомстить за их оскорбления,
Придется сознаться, что сочувствуешь им. Пусть себе живут
И пользуются сокровищем дурака, их языком,
Которым они зарабатывают себе на пропитание, говоря худшее из лучшего.

Это и многое другое есть в эпилоге, который Бен добавил к «Рифмоплету» после долгого переваривания своей обиды. Трагедией предстояло стать «Сеяну», воскрешению подлинного Рима, не чета небрежно сделанному «Юлию Цезарю».