Уильям Шекспир. Гений и его эпоха

^{Поселенцы в Виргинии вступили в контакт с американскими индейцами, представленными здесь матерью с ребенком, охотником и церемониальным танцем}

Тень трагедии Эссекса исчезала медленно, но никто не стал бы отрицать, что справедливость восторжествовала и что королева пострадала больше других, добиваясь заслуженного наказания. Ее правление заканчивалось в атмосфере довольно печального спокойствия. Маунтджой добился успеха в Ирландии, что не удалось сделать Эссексу, Тайрона, окруженного в Кинзейле, быстро заставили капитулировать, и испанская армия, таким образом, лишилась поддержки. Эхо дерзких набегов Дрейка и Хокинса отразилось в подвиге сэра Ричарда Левесона, когда он захватил под носом у противника, на пути к Каимбре, португальскую карраку (вооруженное купеческое судно), нагруженную золотом. Но вспоминать о прошлом не значит возвращать его. Оптимизм умер; вера в то, что люди, наделенные властью, станут действовать благородно, находилась при последнем издыхании. Елизавета все еще не могла забыть историю Ричарда II. «Тот, кто забудет Бога, — сказала она, — также забудет своих благодетелей. Эта трагедия разыгрывалась сорок раз под открытым небом и в домах». Маунтджой, теперь ее лорд-представитель в Ирландии, еще раз готов был, как Эссекс, вести армию против нее. Мужчинам нельзя было доверять, все они скроены на один лад. (Именно это пытался сказать Шекспир в своих новых пьесах.) И был Генрих IV Французский, которому Елизавета помогала не раз и который сейчас, когда Англия нуждалась в деньгах, отделывался только красивыми словами. «Антихристом по неблагодарности» называла его Елизавета. Однако порой люди оказывались достойными доверия и любви. Последний парламент Елизаветы, приготовившийся горько сетовать на то, что они считали позорным фактом, а именно наличие королевских монополий (как откуп сбора налога на вино, который когда-то принадлежал Эссексу), закончился шумными возгласами одобрения в ее честь, так что ей пришлось ответить: «Хотя Бог высоко поднял меня, однако я приписываю вашей любви славу моего престола, которым я управляла».

^{Очень современно выглядит карта мира Хондиуса, испещренная маршрутами Дрейка и Кавендиша; она лишний раз доказывает, что кругосветное путешествие зависело не столько от судьбы, сколько от замечательной суммы знаний}

^{Одна из достопримечательностей правления Елизаветы — «Королевская биржа»}

Как все в мире, это было правдой и неправдой. «У меня были хорошие соседи, но встречались и плохие: и в доверии я обрела сокровище» — слова, которые она произнесла в парламенте за два года до разгрома Армады. И далее: «Что касается меня, то я не вижу серьезной причины, по которой я должна была бы любить жизнь или бояться умереть». В 1603 году, на семидесятом году жизни, это в еще большей степени стало ее философией. Она по-прежнему не жаловалась на здоровье, но и не пыталась беречь себя. В необычно холодный январь того года она смело вышла на улицу в легком платье, в то время как ее придворные кутались в меха. В феврале она появилась во всем своем царственном блеске перед посланником из Венеции, но когда посланник поздравил ее с отличным здоровьем, она не ответила ему. Возможно, ей неприятно было думать о том, что ее здоровье — залог долгих лет жизни: она не была влюблена в жизнь.

Приблизительно через неделю умерла ее кузина и подруга, графиня Ноттингемская, и Елизавета приняла эту смерть как предлог, чтобы впасть в меланхолию. Она не желала поправляться: казалось, в смерти она видела свое освобождение. Она отказалась от всех материальных символов власти. Незадолго до этого она срезала с пальца кольцо, которым ее венчали на царство. Однако не снимала до самой смерти небольшое кольцо, которое когда-то подарил ей Эссекс. 19 марта 1603 года Джеймсу Шотландскому дали знать, что он должен быть наготове: одному актеру предстояло вскоре покинуть сцену, другой должен был чутко прислушиваться к сигналу на выход. Елизавета не заставила его долго ждать. Она впала в кому и лежала, отвернувшись лицом к стене. 24 марта, между двумя и тремя часами утра, она тихо скончалась.