Уильям Шекспир метаморфозы образов любви

С этим утверждением могу согласиться, но существенной поправкой, дело в том, что английское слово «pencil» означало «ретушь», «подтушёвка», что в тексте сонета это слово, при переводе является именем существительным, а не глаголом, как восприняла большая часть исследователей. Подобная тема мной уже рассматривалась ранее при переводе на русский сонета 127, где автор акцентировал внимание читателя на сопоставлении естественной красоты с «искусственной», при чрезмерном применении косметики, как женщинами, так и мужчинами при дворе.

Дандас описывал увлечение английских поэтов эпохи Возрождения живописью. В сонете 24, автор использовал образ художника или живописца для обозначения чересчур большое тщеславие. Где бард указывал на пределы художника, при его желании запечатлеть точный образ красоты, когда визуальный образ не в состоянии дать исчерпывающие знания о внутренней красоте человека:

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

«Mine eye hath play'd the painter and hath stell'd

Thy beauty's form in table of my heart» (24, 1-2).

«Мой взгляд играет (роль) живописца и всё ещё

Красивой вашей стати на ристалище моего сердца» (24, 1-2).

Сонет 101 основывается на той же философии, что ни художник, ни поэт никогда не смогут точно отразить правду о красоте любимого человека, так почему бы, просто промолчать об этом. Повествующий бард под фразой «ристалище моего сердца», имел ввиду, что его сердце является ристалищем его чувств.

Льюис Мерц (Louis Martz) расширил дискуссию, предполагая, что «...работы Сидни и Шекспира аналогичны переходу от Высокого Ренессанса к маньеристским стилям, в том смысле, что они могут ссылаться на идеалы гармоничной композиции, но фокусироваться на напряженности, нестабильности и тревогах и (у Шекспира) более мрачных настроениях в изображениях предметов, изображенных в их искусстве».

(Martz, Louis (December 1998). «Sidney and Shakespeare at Sonnets». Moreana. Angers, France: Association Amici Thomae Mori, France. 35 (135—136): 151—170. ISSN 0047-8105).

Если, слово «окрашенный» определяется, как оттенок цвета, (Oxford English Dictionary, OED) для текстиля и одежды, в качестве ключевой метафоры, то концепции, ценности и мотивации, лежащие в основе английских законов о роскоши, приобретают правдоподобное значение. Метафора в паттерне при сравнении природы с красильщиком, в действительности являлась прямой ссылкой на работу красильщика в сонете 111:

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

«And almost thence my nature is subdu'd

To what it works in, like the dyer's hand» (111, 6-7).

«И почти отсюда моя сущность подчинена

Тому, с чем она работает, как рука красильщика» (111, 6-7).

В тоже время, в сонете 101, как и в своих других сонетах, Шекспир мог использовать тему при рассмотрении частного случая, в качестве ссылки на «обеспокоенность подражанием лучшему», которое определяло бы социальный статус покроя одежды и её цветовых оттенков при дворе.

Критический анализ трансформаций риторики сонетов 100-101.

Обратившись предыдущим сонетам из группы необычных сонетов, выделяющихся использованием приёмов литературной риторики, можно наблюдать изменяющийся тон повествования. Где в строках явственно отражалось настроение автора в момент их написания. Например, в сонете 100, поэт буквально спрашивает:

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

«Where art thou, Muse, that thou forget'st so long

To speak of that which gives thee all thy might»? (100, 1-2).

«Где мастерство твоё Муза, что так долго ты забываешь

Говорить о том, что всё твоё могущество даёт тебе»? (100, 1-2).

И затем повествующий бард, используя риторический приём, просит Музу искупить вину за праздно проведённое время и вернуться к нему:

«Return, forgetful Muse, and straight redeem

In gentle numbers time so idly spent» (100, 5-6).

«Вернись, забывчивая Муза, и откровенно искупи

В нежных числах времени, так праздно проведенных» (100, 5-6).

Иронический тон барда, пережившего кризис из-за разрыва отношений с молодым человеком, поражает воображение читателя сменой риторических приёмов. Вдумчивый читатель начинает осознавать, что молодой человек, адресат сонетов являлся для барда не только близким для него человеком, но и посредником для связи с Музой. Что наглядно отражено в строках 7-8 сонета 100, по тону обращения к Музе:

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________

«Sing to the ear that doth thy lays esteem

And gives thy pen both skill and argument» (100, 7-8).

«Спой на ухо тому, кому ты возложила уваженье

И дала твоё перо, как уменье и рассужденье» (100, 7-8).

В первом четверостишии, повествующий бард в содержании сонета 101, полностью поменял риторику, и в совершенно другом тоне обращения к Музе, упрекая её. И более того, он не просто просит, умоляя о вдохновении, а скорее всего вопрошает:

«О, прогульщица Муза, каким будет твоё искупленье

На твоё, к истине в подкрашенной красоте пренебреженье?» (101, 1-2).