Уилки Коллинз

Диккенс называл Бентли «разбойником с Бёрлингтон-стрит» из-за его таланта заключать сделки в свою пользу, но, похоже, с Коллинзом Бентли был вполне честен. Он прочитал две первые части «Антонины» и одобрил книгу. Он готов был подписать договор. Молодой писатель просил двести фунтов, Бентли предложил ему сто сразу и еще сто после продажи пятисот экземпляров романа. При имеющихся обстоятельствах это было справедливое соглашение, и Бентли не пришлось пожалеть о своем решении. Роман был опубликован в конце февраля 1850 года, из писем ясно, что Коллинз был в крайнем волнении и нетерпении. Он даже пытался организовать благоприятные отзывы в журналах, где ранее уже публиковался. Он сообщил Бентли, что «надо написать подобающие письма» ради положительных откликов. Но тревожился он напрасно, «Антонина» получила больше хвалебных рецензий, чем любое из его последующих произведений. Коллинза даже сравнивали с Шекспиром. Некоторые критики предупреждали викторианскую публику о «сильном воздействии» и «отталкивающих подробностях», но их голоса тонули в потоке одобрения. Morning Post сообщала, что роман достаточно хорош, чтобы поставить его автора «в первый ряд английских романистов». Для автора в возрасте около двадцати пяти лет это было ошеломляющей похвалой. Он получал поздравления и в ближнем кругу. Сам Коллинз писал: «Моя мама думает, что я написал самый замечательный роман всех времен!» Три месяца спустя было опубликовано второе издание.

Сегодня роман «Антонина» многие сочтут слишком надуманным и мелодраматичным, но в то время он соответствовал представлениям об историческом романе, в котором действуют прекрасные дамы и злодеи, нежные души и жадные распутники, добропорядочные граждане и жестокие воины. В этом романе было нечто от Вальтера Скотта с легкой примесью Бульвер-Литтона, автор проявил разумное уважение к хорошему вкусу и пристрастиям читающей публики.

Он выбрал время Алариха и его первой осады Рима, описал обстановку страха и угроз, показал римлян и готов как противоборствующие силы человечества. Гойсвинта, неистовая ведьма с яростным нравом, воплощает всю предполагаемую свирепость готской женщины; к несчастью, ее брат Германарих влюбляется в молодую римлянку Антонину. Он встречает ее в военном лагере, куда девушка бежит в страхе перед отцом Нумерианом, мрачным религиозным фанатиком. Тем временем в Риме язычник Ульпий находит пролом в окружающей город стене Аврелиана, через который надеется провести готских воинов внутрь. Длинные речи чередуются с обильными описаниями пейзажей, всё с налетом мелодрамы, с акцентом на контрасты персонажей и мест действия. Коллинза всегда увлекали немодная в его время верность принципам и возможность показать параллелизм судеб. «Тут мелькнула молодая девушка, с трудом прокладывавшая путь между щитами. Там задыхался в грудах мехов маркитант. Вся сцена, разворачивавшаяся на фоне могучего леса, утопала в клубах дождя и тумана…» Рассказчик определяет общее впечатление от пейзажа как «мрачное сочетание угрожающего и величественного», что вполне подходит для характеристики всего романа.

Все это достаточно увлекательно, чтобы удержать внимание читателя, есть чудесные фрагменты с описаниями мест и событий, венчают которые впечатляюще жуткое Пиршество Голода и яркая апокалипсическая сцена в языческом храме, напоминающая полотна Джона Мартина. Коллинз писал Бентли, что стремился «сделать заключительную часть истории ее лучшей частью». В этом он преуспел. И хотя «Антонина» во многом построена на дешевых эффектах, молодой автор сумел исполнить их блестяще, продемонстрировав отличные технические возможности, что необычно для романа начинающего писателя; здесь нет стилевого разнобоя, нет нелепостей или шаблонных элементов, напротив, все чисто по тону и ясно написано, и такую манеру Коллинз сохранит навсегда.

В романе был и серьезный современный оттенок. Лондон и тогда уже сравнивали с имперским Римом, склонным к распаду и разложению. Город стал одним из крупнейших в мире. Очевидно, что Коллинз инстинктивно сочувствует бедным и отверженным людям Рима. Один из римлян, измученных раздражающим поведением правящих городом аристократов, призывает готов «от имени тысяч страждущих от тех же невзгод — “войдите в наши врата! Сравняйте с землей наши дворцы! Загубите всех нас в единой бойне — жертв и тиранов!”». Коллинз вступает в дискуссию об «условиях английского вопроса», поднятого шестью годами ранее Томасом Карлейлем, который писал: «Сложилось широко распространенное мнение, что положение и настроение рабочих классов в настоящее время являются весьма зловещими». К теме социальной справедливости Коллинз будет возвращаться и впредь.