Uilyams Diokletian-Restavrator-Rimskoy-imperii.633425 - Неизвестный

Максимиан, как и многие другие высокие военные чины, был родом из дунайских крестьян: его родиной был Сирмий (современная Сремска-Митровица). Это был умелый командир, человек неукротимой энергии с жестким, властным характером, который был способен скорее на неистовую преданность, нежели на тонкий заговор. Аврелий Виктор описывает Максимиана как «человека хоть и малообразованного, но зато хорошего и умного воина». В отличие от своих соратников, которые, занимая трон или должности префектов, понемногу начинали осознавать пробелы в своем образовании, Максимиан ни в грош не ставил культуру и не делал никаких попыток к ней приобщиться. Официальный панегирик, составленный несколько лет спустя и прославлявший заслуги Максимиана, сравнивал его победы с давней победой Сципиона над Ганнибалом, о которых, как предполагал оратор, Максимиан, возможно, никогда не слышал.⁶

Но главным качеством Максимиана была не неотесанность, а отсутствие политического воображения. В противовес Диоклетиану он был прямым, косным солдафоном, чей кругозор ограничивался битвами, победами и военной дициплиной. Разумеется, он, как и все прочие, был честолюбив, но его понимание власти было довольно консервативно, а его побуждения — ясны и в целом вполне достойны. Чтобы составить заговор, ему, вероятно, потребуется подстрекательство кого-то похитрее. Именно из-за этих качеств Диоклетиан и выбрал его себе в наследники, чтобы впоследствии соправитель воплощал в жизнь замыслы императора без каких-либо изменений. Гиббон, восхищаясь смекалкой «ловкого далмата», указывает на другие плюсы выбора Диоклетиана:

Пороки Максимиана были не менее полезны для его благодетеля. Будучи недоступен для чувства сострадания и никогда не опасаясь последствий своих деяний, он был всегда готовым орудием для совершенияЪсякого акта жестокости, на какой только угодно было хитрому Диоклетиану подстрекнуть его. В этих случаях Диоклетиан ловко отклонялот себя Всякую ответственность. Если политические соображения или жажда мщения требовали кровавых жертв, Диоклетиан вовремя вмешивался в дело, спасал жизнь немногих остальных, которых он и без того не был намерен лишать жизни, слегка журил своего сурового сотоварища и наслаждался сравнениями золотого века с железным, которые обыкновенно применялись к их противоположным принципам управления.⁷

В том, что временами Максимиан бывал жесток, сомневаться не приходится, но некоторые обвинения Лактанция — что он насиловал дочерей сенаторов, что куда бы он ни отправлялся, он вырывал девственниц из родительских объятий, чтобы утолить свою похоть, — настолько неоригинальны, а некоторые из них взяты из настолько враждебно настроенных источников, что воспринимать их нужно скептически.⁸ Прежде всего, было бы неверно полагать, что Диоклетиан попросту манипулировал своим простодушным сподвижником. Если бы это было так, свирепый и обидчивый Максимиан рано или поздно поддался бы ядовитым речам какого-нибудь ловкого придворного. К Максимиану, несомненно, нужен был умелый подход, но в их отношениях и в самом деле можно увидеть редкостное взаимное уважение. Максимиан признавал политическую мудрость Диоклетиана и собственное относительное невежество в деле государственного управления и был готов следовать советам во всех важных вопросах. Диоклетиан же, в свою очередь, не ограничивал своего соправителя во всех полагавшихся ему военных и имперских почестях и никогда не делал даже намека на свое интеллектуальное превосходство. Разумность подобного сотрудничества стала ясна лишь много лет спустя, когда Максимиана, который опрометчиво начал борьбу за власть, оставшись без своего советчика, быстро перехитрили его враги.

Называли и другую, менее лестную причину возвышения Макси-, миана: что Диоклетиан был посредственным полководцем и, зная это, нуждался в хорошем военачальнике, чтобы тот занялся собственно сражениями и маневрами; проводили параллель с Августом и Агриппой. Возможно, это правда. Диоклетиан знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что в нем заложены способности скорее организатора, нежели боевого командира. В любом случае, он был намерен раз и навсегда восстановить прочные границы империи на месте разоренных зон военных действий, оставленных его предшественниками, а для ।того — каким бы великим полководцем он ни был — ему придется разделить командование войсками. В следующие пять лет оба соправителя неустанно сражались каждый на своем участке границы.