Уинстон, берегись!

– Фрррр! – презрительно фыркнула Одетта. – Миска! Что вы несете! Впрочем, ешьте что хотите, мальчики. Смотрите только не попадитесь кошачьему киллеру! – И она отправилась прочь со двора.

– Ну и ну, – удивился Чупс. – Что это с ней?

Я тоже удивленно проводил ее взглядом. Такие выходки совсем не в духе Одетты.

Спайк покачал головой:

– Что бы вы ни говорили, а с Одеттой что-то не так.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.

– Ну, вы вот хоть раз слышали, чтобы Одетта рассказывала о своем доме? Хоть что-нибудь? О двуногом, с которым она живет? Конечно, становиться человеколюбцем вроде тебя, Уинстон, совершенно не обязательно, но все же дом нужен всем, без него даже кошачья жизнь какая-то тоскливая.

Человеколюбцем? О чем это он? Послушать его – так я какой-то слабак, который всегда пляшет под дудку Вернера. А это полная ерунда, потому что на самом деле всем в доме тайно заправляю я! Впрочем, ладно. Может быть, и не я, а бабушка.

Но насчет всего остального Спайк не так уж не прав: во-первых, жизнь без людей действительно была бы довольно неуютной, а во-вторых, Одетта и в самом деле никогда не рассказывала о доме.

– Да, о людях Одетты мы ничего не знаем, – подтвердил я. – Но почему ты задумался об этом именно сейчас?

Спайк наклонил голову:

– Ну, это же очевидно. Мы с Чупсом заговорили о том, что наши открыватели консервов довольно-таки неплохо нас кормят, и вдруг Одетта убежала прочь. Разве это не странно? Как будто она не хочет говорить на эту тему.

– Заметно, что ты живешь с пухологом, Спайк, – вздохнул Чупс. – Или, в случае с Рамоной, с пухологиней.

Пухо-чего? Я озадаченно переводил взгляд со Спайка на Чупса и обратно. Раздались странные звуки, напоминающие блеяние: кажется, Спайк так смеялся.

– Верно, Чупс. Мою Рамону вокруг пальца не обведешь!

Ага. Выходит, пухолог – это Рамона. Но что, ради всего святого, это значит? Наверное, здесь есть связь со словом «пуховый»? Или это примерно то же самое, что пушистый? Значит, пухологиня – это такая мягкая и пушистая женщина? Признаться, я немного удивлен: судя по рассказам Спайка о Рамоне, никакой пушистости там нет и в помине. Зато ершистости хоть отбавляй. Взять, к примеру, хотя бы тех бедняг, что с утра пытались поговорить с Рамоной о Библии – ведь она весьма грубо их отбрила. Что ж, возможно, люди в этом контексте понимают под словом «пушистый» что-то совершенно иное…

– Уинстон? – резко вырвал меня из раздумий Спайк.

– Э-э… да?

– У тебя такой рассеянный вид. Мы тебе наскучили?

– Вовсе нет. Просто я задумался о том, что Рамона, по-моему, недостаточно мягкая для пухологини. Ну, судя по тому, что я о ней знаю.

Глаза Спайка стали круглыми от удивления:

– Мягкая? Рамона? При чем тут это вообще?

– Ну, я имею я виду, пухолог – это же, наверное, кто-то мягкий и пушистый, правильно?

Спайк шумно втянул ноздрями воздух, завалился на землю и стал покатываться из стороны в сторону. Я никак не мог отделаться от ощущения, что потешается он надо мной.

– Коллега, я иногда просто удивляюсь: с какой стати ты постоянно выдаешь себя за эксперта по вопросам, связанным с двуногими? – фыркнул он наконец. – Ты же совершенно не шаришь!

Чупс, похоже, тоже очень развеселился:

– Уинстон, пухолог – это человек, который очень хорошо разбирается в других людях. По их словам и действиям он довольно точно определяет, что они на самом деле думают. Или что чувствуют в этот момент.

Святые сардины в масле! Надо же, как интересно!

– А почему он так называется? – поинтересовался я.

– Э-э-э, не знаю, – протянул Чупс. – Но все остальное правда: пухолог – это человек, который, в некотором смысле, может читать мысли.

– С ума сойти! – восхищенно воскликнул я. – И Рамона тоже так умеет?

Чупс со Спайком торжественно кивнули.

– Именно так. Собственно говоря, она это даже специально изучала. Пухологию, – пояснил Спайк с важной миной. – В университете. И поэтому у нее в кабинете висит такая большая бумажка. На ней написано, что Рамона умеет заглядывать людям в голову. Это ее диплом.

Ну ладно. Этим-то Уинстона Черчилля не удивишь. Будучи профессорским котом, я знаю, что звание профессора куда весомее, чем диплом, и наверняка у Вернера где-нибудь завалялась бумажка побольше Рамониной. Но вот история с заглядыванием в голову – это, конечно, неплохо. Хотел бы и я так уметь. Какие же славные были времена, когда мы с Кирой могли читать мысли друг друга! И, оказывается, люди могут такому научиться – класс!