Уинстон Черчилль

Выступая в палате общин 16 августа, новый премьер - Клемент Эттли воздал должное своему предшественнику: “В самые темные и опасные часы нашей истории нация нашла в моем уважаемом друге человека, который высшим образом выразили мужество и решимость никогда не сдаваться, который воодушевил мужчин и женщин нашей страны. В неумирающих фразах он кристаллизовал невыраженные чувства всех”. Черчилль же был в таком состоянии, что не мог назвать Эттли иначе, как “овечкой в овечьей шкуре”.

Дом в Чартвеле была запущен, квартиры в Лондоне не было. Семье Черчилля пришлось взять машину напрокат. “Нам пришлось узнать, как суров и каменист этот мир”, - писала в эти дни Клементина Черчилль. Многие из сторонников Черчилля полагали, что теперь ему следует уйти из политики, по крайней мере, из партийной политики. Он должен занять положение национального героя, и подобно Ллойд Джорджу стать членом палаты лордов, откуда с достоинством давать советы нации и миру.

Врач Черчилля лорд Моран пишет : “Черчиллю было 70 лет, когда произошел шок выборов в 1945 г. Это произошло сразу же после суровых военных испытаний. И конечно же стресс поражения явился ударом по его здоровью. Однако, по мере того, как проходили месяцы, мои главные страхи стали почти забываться. Он восстановил свой интерес к жизни, знергично возвратился к жизни и, казалось, оставил все прошлое позади”.

Клементина и Иден склонялись к мнению, что ему следует уйти в отставку, а Бивербрук и Брендан Бракен призывали не сдаваться и продолжать борьбу. После долгих размышлений Черчилль пришел к выводу, что ему будет трудно справиться с “ролью украшенного призами быка в загоне, привлекательной чертой которого является лишь прошлая ловкость”, но он не оставит политику и сохранит руководство консервативной партией, перешедшей в оппозицию. Но Черчилль уже меньше времени уделял дебатам в палате общин, он много путешествовал, боролся со старым врагом - пневмонией, переезжая в холодный сезон на юг Франции.

Военный врач Эдвардс оставил портрет Черчилля этого периода: “Когда я впервые вошел в большую спальню виллы, он лежал на постели, одетый в свой знаменитый сиреневый “боевой” костюм, который, как я позднее заметил, был очень хорошо сшит из мягкого материала. Его брови были ржаво-рыжие, остатки волос неописуемого цвета - от красновато-желтого к седому. Его бледно-голубые глаза выглядели утомленными, выделялся знакомый всем подбородок, и этот нос и прямой рот (наклоненный по горизонтали), все это придавало часто видимому портрету естественный цвет… После осмотра он довольно мягко начал меня выспрашивать, задавая вопросы, которые сделали бы честь высшей аттестационной комиссии. Именно тогда я ощутил исключительный ум, проявления которого на протяжении вечера изумляли меня все больше”. Больше всего Эдвардса, человека далекого от сикофантства, поразил “дар выражать то, что ты думаешь. Любопытно было ждать секунду, пока он подыскивал верное слово”. В тот вечер Черчилль защищал монархию, он считал, что ее благостной чертой является “отделение помпы от реальной власти”.

Черчилль начал писать свои мемуары тотчас после ухода с поста премьера. Поражение стимулировало его исторический вкус - так же было с написанием “Мирового кризиса” четвертью века раньше. Деятельная натура Черчилля не терпела безделья. В сентябре 1945 г. он вылетел для отдыха и этюдов в Италию в качестве гостя фельдмаршала сэра Гарольда Александера. Его доктор так обозначил в своем дневнике начало написания знаменитых мемуаров: “Второе сентября 1945 г. Этим утром мы вылетели на “Дакоте” Александера и прибыли в Милан после 5 с половиной часов полета. Все это время Уинстон был буквально закопан в груде записей, накопленных в течение пяти лет, когда он месяц за месяцем отсылал документы управляющему своим кабинетом. Даже во время ланча он продолжал читать, отводя взгляд только для того, чтобы закурить сигару”. Так началась многолетняя эпопея литературно-исторической деятельности Черчилля.

Самым интересным видится первый том - “Собирающийся шторм”. По мнению Черчилля, Чемберлен и Болдуин полагали, что критическим вопросом для Англии является: может ли она вынести еще одну мировую войну, и не будет ли в ходе этой гигантской войны сокрушено британское могущество? Чтобы уйти от прямого ответа на этот вопрос, который мог бы оказаться неубедительным (поскольку влияние Британии действительно упало во время войны), Черчилль переводит его в другую плоскость: Британия не могла смириться с угрозой для баланса сил в Европе и для ценностей британской жизни. Он исключал всякую возможность сговора с Германией - хотя бы по моральным соображениям - и исходя из невозможности для Лондона отдать Берлину лидерство в Европе. Одной из историографических задач Черчилля было показать англичанам, попавшим в столь заметную тень своего атлантического союзника, сколь велики были их мужество и достижения в величайшей войне. В то же время он старался показать самоуверенным американцам, чем они были обязаны английским союзникам.