Будучи реалистом, Черчилль смотрел в будущее достаточно пессимистически. Он никогда не писал “гимнов” всеобщему прогрессу и никогда не говорил о возможностях построения совершенного общества. Он знал, что за горизонтом встают новые проблемы, новый вызов тем, кто желает идти вперед. Странным образом он черпал вдохновение в поражениях. Во времена, когда все вокруг опускали руки, он излучал энергию вопреки всему. Как ни оценивать его политическую карьеру, фактом является то, что он выиграл обе мировые войны. Другое дело, какую он при этом заплатил цену.
* * *
“Я чувствую себя как аэроплан в конце полета, - говорил Черчилль министру финансов Батлеру в марте 1954 года, - приземление в сумерках, горючее на исходе, продолжаю поиски безопасного места посадки… Единственный политический интерес у меня сохранился лишь к встрече на высшем уровне с русскими”.
Последние годы и особенно месяцы пребывания Черчилля у власти напомнили его секретарю Джону Мартину эпизод осени 1940 года, когда он сказал премьеру: “Я хотел бы видеть конец этого фильма”, а Черчилль взглянул на него и сказал: “У сценария, который пишет история, нет конца”.
Черчилль предсказал Макмиллану, что его преемник А.Иден не станет выдающимся премьером, его будут сравнивать - и не в его пользу. Такие блестящие политики как лорд Розбери и Бальфур попали в неистребимую тень, следуя за Гладстоном и Солсбери - все это при всех их несомненных талантах и общепризнанном обаянии.
В конечном счете от политиков требуется лишь “способность предсказать что произойдет завтра, на следующей неделе, в следующем месяце, в будущем году. И иметь способность объяснить потом, почему все это не случилось”.
Черчилль отошел от политической деятельности в апреле 1955 г. Но уже через сорок восемь часов после ухода из дома номер десять по Даунинг-стрит он работал в Чартвеле над “Историей англоговорящих народов”. Он сохранил свое место в палате общин до осени 1964 г. В это десятилетие выступать ему приходилось очень редко. В конце своего жизненного пути он посещал парламент не часто, а когда посещал, то сидел обычно молчаливым наблюдателем, живым памятником на том форуме, который знал его лучшие времена.
С ним довольно много советовались во время Суэцкого кризиса, в период, последовавший за отставкой Идена (в 1956 году). Но он уже мало что мог подсказать: изменилось время, изменилась Британия, изменился мир, новые идеи овладели человечеством. Идеи, которым он был привержен, все более уходили в прошлое.
В отношении к религии Черчилль следовал линии, которую выработали его отец и мать, представители космополитической и преимущественно нерелигиозной среды. Как минимум можно сказать, что он не был религиозным человеком. Посещение церкви у него было связано с определенными мемориальными событиями. Живя в Чартвеле и Чекерсе. Клементина посещала церковь либо одна, либо с одним из своих детей. Назначение епископов англиканской церкви премьер-министр поручал своим подчиненным. Его верой был рационализм, помноженный на национальную лояльность, приверженность родным и близким.
Став всемирной знаменитостью, Черчилль испытал усиление интереса к своим взглядам, воззрениям, привычкам. Было многократно отмечено, что Черчилль являлся одним из самых замечательных читателей своего времени. В фокусе его внимания были история и текущая пресса. Без них он не обходился практически ни дня. Газеты он читал в их первых выпусках, начиная с полуночи. Мастерство журналиста он отмечал немедленно.
Будучи признанным историком, Черчилль питал не меньший чем к прошлому интерес к будущему. Он знал книги Герберта Уэллса буквально в деталях и однажды сказал, что мог бы сдать экзамен по ним. Такие профессионалы научной футурологии как Линдеман находили в Черчилле самого внимательного слушателя.
Черчилль, при всей его несомненной самонадеянности и эгоизме, был чувствительным человеком, и остро чувствовал иронию, ужасные повороты судьбы. В разбомбленном рабочем квартале Лондона сорокового года он послал узнать, за чем стоит очередь, и когда ему сказали, что за кормом птицам, он залился слезами.
Что полностью отсутствовало в долгой и примечательной карьере Черчилля, так это участие в интригах, которые он ненавидел. Циники, вроде выступающего в данном контексте таковым Э.Бивена, считали, что он “был слишком большим эгоистом, чтобы думать, что на уме у других людей”. Но фактом является, что Черчилль пренебрег жалкими экзерсисами в предательстве, столь свойственные, увы, политической жизни. Его великодушие не вязалось с заведомых хладнокровным коварством. В его книгах можно найти что угодно, кроме гимнов макиавеллизму.
Черчилль всегда - до последних лет жизни следовал моде и не позволял себе выглядеть не заботящимся о мнении окружающих. Помимо собственного изобретения - домашнего костюма он любил клубный костюм, мундир коммодора военно-воздушных сил, морские блезеры. Сигара, часто не зажженная, торчала из угла рта.