Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Летом 1940 года британский премьер получил очередное предложение, на этот раз от главы Odhams Press Джулиуса Сэлтера Элиаса, 1-го виконта Саутсвуда (1873–1946), — сорок тысяч фунтов за четыре тома военной истории. Черчилль ответил, что «пока у меня нет возможности заниматься этим делом». Весной 1941-го поступило новое предложение с гонораром семьдесят пять тысяч фунтов. Несмотря на почти двукратное увеличение суммы, издатели получили от секретаря Черчилля Роуз Этель Кэтлин Хилл (1900–1992) стандартный ответ, что о публицистической деятельности не может быть и речи, пока автор возглавляет правительство[82].

В 1940-м и 1941 году Черчиллю действительно было не до исторических сочинений. Но это не означало, что он не думал о книге. В декабре 1940 года его личный секретарь Джон Руперт Колвилл (1915–1987) записал в своем дневнике: «После войны Уинстон удалится в Чартвелл писать книгу об этой войне, которая постепенно, глава за главой, уже начинает складываться в его голове»[83]. В ноябре 1941 года Черчилль беседовал с виконтом Камроузом. У них зашел разговор о послевоенном времени. Политик заметил, что планирует уйти в отставку, «едва мы завернем за угол». «Хотя Уинстон и не сказал об этом прямо, я уверен, что он подумывает об улучшении финансового положения своей семьи, а сделать это он сможет только, если продолжит писать», — промелькнуло у Камроуза в голове[84]. Когда после инициируемой премьером кадровой замены Арчибальда Персиваля Уэйвелла (1883–1950) на Клода Джона Окинлека (1884–1981) (на посту главнокомандующего британскими войсками на Среднем Востоке) Черчиллю сказали, что после окончания войны Уэйвелл может «использовать ручку» для описания своей версии случившегося[9] наш герой ответил, что тоже использует ручку, только продаст больше экземпляров[85].

После отставки последовали новые предложения от издателей. Всех ожидал вежливый, но категоричный ответ миссис Хилл: «В настоящее время мистер Черчилль не занимается литературной деятельностью»[86]. Одновременно с издателями на желательность написания нового сочинения указывали также родственники и друзья политика. Клементина считала, что работа над книгой пойдет супругу на пользу. По крайней мере, он будет занят делом, вместо того чтобы «бродить по континенту, собирая почетные звания»[87]. Другие указывали на более масштабные цели. «У нас нет описания военных кампаний, сделанных лично Наполеоном, — обратился к Черчиллю в конце июля 1945 года Луис Маунтбэттен (1900–1979). — Если вы напишете об этой войне, последующие поколения получат нечто уникальное»[88].

Черчилль не торопился погружаться в творчество, что было для него необычно. Как правило, он быстро реагировал на меняющиеся обстоятельства, стремительно используя малейшую возможность для своего пиара и заработка. А того и другого ожидаемое многими произведение обещало сполна. И тем не менее он счел нужным взять паузу.

Принятое летом 1945 года решение повременить с написанием новых книг никак не было связано с недостатком желания создать очередной монументальный труд. Скорее даже наоборот. Черчилль хотел стать автором нового многотомного сочинения, в определенной степени, даже больше издателей. И готовиться к этому предприятию он начал заранее. Войдя в состав правительства в сентябре 1939 года, он попросил своих секретарей в конце каждого месяца подбирать всю его корреспонденцию. Аналогичной практики он придерживался и после переезда на Даунинг-стрит. В итоге, как замечает профессор Джонатан Роуз, «грань между политикой и искусством размылась»: все, что было написано Черчиллем в военный период, «служило потенциальным материалом для будущего произведения»[89].

Коллеги политика все это видели, понимали и время от времени подтрунивали над своим излишне активным современником. Например, премьер-министр Артур Невилл Чемберлен (1869–1940), получивший вскоре после начала войны целую серию объемных писем о ведении и управлении боевыми действиями, признавался своей сестре Хилде (1871–1943), что считает поведение Черчилля неуместным. «Мы и так видимся каждый день на заседаниях военного кабинета», — недоумевал он. Разве что «эти письма предназначены для книги, которую Уинстон напишет в дальнейшем»[90]. Но Черчилль не обращал внимания на тихие смешки и мелкие уколы. Как-никак речь шла о значительно более крупных и важных вещах. На последнем заседании военного кабинета в мае 1945 года он сказал, что «свет истории прольется на шлем каждого из присутствующих»[91]. История признает и тяжесть трудов, и значимость достижений, и масштаб подвигов, совершенных в военные годы.