Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Ингерсолл утверждал, что в ходе разработки стратегических планов британцы, и в первую очередь Черчилль, постоянно стремились реализовать свои империалистические амбиции. Однако, несмотря на все их усилия, американскому командованию удалось отстоять свою точку зрения. Отдельной критике подверглась средиземноморская стратегия Черчилля, которая лишний раз доказывала, что в то время как американцы стремились к быстрой победе, британцы думали лишь об использовании имеющихся у них ресурсов для достижения собственных целей. Черчилль нашел книгу «оскорбительной и пренебрежительной как для Британии, так и для моего личного руководства в военное время»[102].

Третьим ударом по репутации экс-премьера стали воспоминания сына американского президента Элиота Рузвельта (1910–1990) «Его глазами», вышедшие в октябре 1946 года. Автор придерживался аналогичных с Ингерсоллом взглядов. Только на этот раз в качестве аргументов приводились высказывания Франклина Делано Рузвельта (1882–1945), называвшего Черчилля «настоящим старым тори, представителем старой школы», управляющим империей «методами XVIII века». Одновременно экс-премьера обвиняли в «неустанной борьбе против вторжения в Европу через Ла-Манш» в 1942 и 1943 годах, а также в попытке «переместить центр тяжести наступления таким образом, чтобы защитить интересы Британской империи на Балканах и в Центральной Европе»[103].

Черчилль отреагировал на удивление спокойно.

— Элиот Рузвельт написал глупую книгу, — сказал он своему врачу во время занятий живописью. — Он напал на меня.

Сделав несколько мазков кистью, Черчилль добавил:

— Меня не волнует, что он говорит. Элиот не из тех, кто стоит со мной на одном уровне.

По воспоминаниям собеседника, взгляд политика был прикован к холсту, а его голос звучал отрешенно. Возникало «такое ощущение, что он больше думает о полотне, чем об Элиоте Рузвельте»[104]. В другой раз Черчилль назовет произведение Элиота «взглядом дворецкого»[105]. В собственной книге, касаясь тех эпизодов, в которых Элиот принимал участие (например, в Тегеранской конференции), Черчилль заметит, что сын президента «дал весьма пристрастный и крайне неверный отчет о том, что слышал»[106].

Одновременно с книгами решения Черчилля начали подвергаться критике со стороны газет, в том числе британских. В 1946 году в одном из ноябрьских номеров Sunday Express вышла статья известного военного корреспондента Алана Мурхеда (1910–1983), в которой сообщалось, что за неделю до высадки союзников в Нормандии Черчилль решил вмешаться в утвержденный план операции, начал давать советы и вносить корректировки. На этот раз экс-премьер не стал молчать. Он заявил владельцу издания, что Мурхед сделал «лживые и оскорбительные заявления в мой адрес и в адрес Монтгомери»[107]. В итоге Мурхед и редактор Sunday Express принесли свои извинения. К слову, Черчилль не стал таить обиду. Когда в 1956 году книга Мурхеда «Галлиполи» станет первым произведением, получившим литературную премию Даффа Купера, Черчилль лично вручит награду автору. Да и Мурхед не слишком зацикливался на неприятном эпизоде, воздав должное известному политику в опубликованной в 1960 году книге «Черчилль: Иллюстрированная биография».

Британского политика всегда отличало заостренное восприятие истории с представлением прошлого, настоящего и будущего живыми субстанциями, которые создаются людьми и их поступками. «Почему мы воспринимаем историю исключительно как ушедшее, забывая, что сами являемся ее творцами?» — недоумевал он[108]. Учитывая, что каждый несет ответственность за то, что сотворил, Черчилль постоянно стремился «спасти себя в глазах истории»[109]. Соратник в военное время и противник в мирные годы Клемент Эттли точно подметил, что одной из характерных черт его коллеги была постоянная оглядка на историю. Принимая те или иные решения, Черчилль словно отстранялся от ситуации и задавался вопросом: «Как я буду выглядеть, если поступлю так или иначе?»[110]

Одной подстройки собственных действий под беспристрастный камертон истории было недостаточно для обеспечения себе достойного места в ее анналах. Черчилль сам был историком и знал, что может стать с его посмертной славой, если им займется нечистоплотный исследователь. Не исключены искажения и в руках добропорядочного мастера. Например, что выбрать критерием успеха? «Историки склонны оценивать военных министров не по победам, достигнутым под их руководством, а по политическим результатам, — сказал Черчилль в беседе с Робертом Бутсби (1900–1986). — Если следовать этому стандарту, я не уверен, что справился»[111].

Когда в одном из интервью его визави произнес: «История поместит вас среди великих личностей», он остроумно ответит: «Это зависит от того, кто будет писать историю»[112].