К другим известным правителям, которые удостаиваются критический оценки, относится Ричард I. Признавая, что этот король, получивший благородное прозвище Львиное Сердце, стал «одной из пленительных фигур Средневековья», Черчилль не без сожаления замечает, что «немногим обязан английский народ этому монарху, и тяжко заплатил он за его приключения». Чего только стоило вызволение монарха из плена императора Священной Римской империи, куда Ричард попал по собственной неосторожности. Выкуп составил 150 тысяч марок, что в два раза превышало годовой доход Короны, и сборы означенной суммы представляли собой такой удар, от которого «пошатнулось все королевство». Вердикт Черчилля неутешителен: «Вся жизнь Ричарда была великолепным парадом, после которого осталась только вытоптанная равнина»[342].
Неодобрительная оценка также дана такому прославленному персонажу английской истории, как Генрих VIII. Монтагю Браун указывал, что «Уинстон не любил Тюдора». По словам секретаря, причина недовольства крылась в «жестокости короля к своим женам»[343]. В своей книге Черчилль приводит и другие доводы, объясняющие его негативное отношение. Он обвиняет Генриха в жестокости, в «повешении и четвертовании» множества людей, в «страданиях тех, кто во имя своей веры сгорел на костре», в «пытках даже за ничтожные преступления, которые резко и омерзительно контрастировали с принципами просвещенного гуманизма». Он обличает мотивы главного дела короля, считая, что «направляющим импульсом английской Реформации при Генрихе VIII стали его страсти и жажда власти». Он осуждает Генриха за казнь Томаса Мора, который отлично понимал, что «разрыв с Римом несет с собой угрозу наступления тирании». «Грубый топор палача, — негодует Черчилль, — не только лишил Генриха мудрого и одаренного советника, но и обезглавил плеяду английских гуманистов, которые так и не воплотили на практике свои идеалы»[344].
Несмотря на нелестные отзывы о некоторых популярных героях британской саги, в основном Черчилль питал симпатию к выдающимся участникам минувших событий. Две тысячи лет истории предоставили прекрасный материал и возможность для изучения великих представителей прошлого. Перед ним прошли сотни персоналий, оказавших влияние на ход истории и определивших из своего прошлого то будущее, в котором суждено жить их биографам и исследователям.
Подобный интерес к ключевым фигурам, творившим историю, определялся не только особым отношением Черчилля к величию, но и его неискоренимой верой в индивидуальность или, как он сам однажды выразился, — в «доктрину индивидуализма». Из ста двух глав, на которые разбит текст тетралогии, двадцать девять названы в честь основных участников многовековой летописи. Произведение изобилует аллюзиями на превосходство индивидуального начала. «Мы видим, сколь многое зависит от личности монарха», — указывает автор в предисловии к первому тому. «Мы снова видим, как власть великого человека создает порядок из бесконечных конфликтов и противоречий и как отсутствие таких людей оборачивается для страны безмерными страданиями», — пишет он о короле Англии, Дании и Норвегии Кнуде Великом (994/995-1035).
Как правило, упоминая ту или иную персоналию, Черчилль подчеркивает ее достижения вопреки общему ходу событий, чем дополнительно утверждает свою концепцию и роль индивидуализма. Например, святой Патрик. Если бы не «появление этой замечательной и внушающей симпатии личности», «британское христианство угасло бы и, может быть, совсем утратило бы свое влияние», однако благодаря святому Патрику «снова вспыхнул и засиял среди тьмы свет христианства».
Упоминая святого Патрика, Черчилль погружается в религиозные воды, но для него успешная миссионерская деятельность ирландского епископа представляла в первую очередь социальный феномен. То же касается и архиепископа Кентерберийского Феодора из Тарса (ок. 620–690). Когда Феодор приехал в Кентербери, сообщает Черчилль, его приветствовали лишь три епископа из всей Англии, когда же он завершил свою работу — «увенчанный митрой фасад английской церкви вознесся в таком величии, что оно не померкло до сих пор».