Уинстон Черчилль: Власть воображения

Понимая, что абсолютная безопасность СССР может быть гарантирована только ценой полной незащищенности его соседей, Черчилль энергично настаивал, чтобы войска Монтгомери перешли Эльбу и как можно скорее захватили Любек, перекрыв советским войскам путь в Данию. 30 апреля он также напишет новому американскому президенту Гарри Трумэну: «Если западные союзники не примут существенного участия в освобождении Чехословакии, эта страна последует по пути Югославии»; позже он направит ему новые предостережения о судьбе Вены, занятой 2 октября Красной армией, и Триеста, захваченного партизанами Тито. Увы! Гарри Трумэн, вице-президент в течение трех месяцев и президент вторую неделю, пришел к вершине власти, не имея опыта и больших способностей; следуя политике своего предшественника в окружении тех же советников и с теми же предрассудками, он рисковал совершить те же ошибки, допустив распространение по Европе красной тирании взамен коричневой диктатуры.

Вот что занимало Уинстона Черчилля в тот момент, когда одно за другим приходили известия о поражениях армий рейха, переговорах о капитуляции немецких войск в Италии, падении Любека и Гамбурга, освобождении Копенгагена и прибытии в ставку Монтгомери эмиссаров адмирала Карла Деница, преемника Гитлера. Окончание войны было вопросом нескольких дней, возможно, даже часов… Тем не менее, как отметил инспектор Томпсон, «приближение конца не приносило успокоения премьер-министру, который продолжал работать по восемнадцать часов в сутки». Он ложился теперь около пяти часов утра совершенно без сил и все чаще пренебрегал чтением своих досье перед заседаниями кабинета министров. Когда утром 7 мая он узнал в Лондоне, что в штабе Эйзенхауэра подписана капитуляция Германии, лорд Моран заметил, что «премьер-министр совсем не выглядел обрадованным окончанием войны».

Его можно понять; впрочем, на следующий день он был охвачен приступом радости, что нашло отражение в официальном объявлении о завершении боев в Европе. После восторженных приветствий уличной толпы, оваций в парламенте и личных поздравлений от короля он мог ненадолго насладиться триумфальным завершением шести лет упорной и порой отчаянной борьбы. Великобритания оплакивала триста шестьдесят тысяч убитых, ее города лежали в руинах, империя трещала по швам, внешний долг перевалил за три миллиарда фунтов… но она выжила! И снова Уинстон Черчилль должен был почувствовать странное ощущение дежавю: двадцать семь лет назад в тех же местах его так же приветствовали после почти столь же долгой и столь же кровавой войны. Но тогда он верил, что мир входил в эру вселенского мира; а сейчас у него не осталось иллюзий: война продолжалась в Азии, тогда как в Европе, как он написал президенту Трумэну 12 мая, «на русском фронте опустился железный занавес». Речь, с которой он выступил на следующий день по Би-би-си, была одновременно и предупреждением, и криком радости от победы: «Нам остается сделать так, чтобы слова “свобода”, “демократия” и “освобождение” сохранили их истинный смысл, тот, что мы им придаем. К чему наказывать гитлеровцев за их преступления, если не установится царство закона и справедливости, если тоталитарные или полицейские правительства займут место немецких захватчиков?»

В Восточной Европе это уже произошло: Прага, Вена, София, Бухарест, Варшава, Белград и Будапешт накрыла красная волна; Афины оставались под угрозой, и Триест находился в руках югославских партизан. Черчилль приказал войскам Александера провести демонстрацию силы у Триеста, и отряды Тито были вынуждены оставить город. В Греции Черчилль продолжал оказывать поддержку властям, противостоящим попыткам коммунистов дестабилизировать обстановку; но президент Трумэн дал ясно понять, что ему не стоит рассчитывать на американскую помощь на Балканах или в Центральной Европе; премьер-министр просил его по крайней мере придержать вывод войск из оккупационных зон в Германии, определенных в Ялте, чтобы сохранить несколько козырей для будущих переговоров со Сталиным. Трумэн отверг и это предложение. Он согласился на проведение трехсторонней конференции в Потсдаме в июле, до начала которой собирался переговорить со Сталиным с глазу на глаз! С такими союзниками нужны ли вообще враги?