Уиронда. Другая темнота

Для изучения своей собственной пропасти я решил попробовать и этот способ. Попытаться.

Привязал баночку с живым пауком и бросил во тьму: «Счастливого пути, дружок».

На несколько мгновений баночка замерла в воздухе в том месте, где свет ламп встречался с темнотой, а потом исчезла. Разматывая веревку, я постарался представить себя на месте паука.

Что он чувствовал?

Какие невообразимые вещи увидели его сегментированные глаза, изуродовало ли паука пребывание в пропасти, как ягненка Мела?

Когда трос был размотан до конца, я оставил его болтаться во мраке, не знаю, надолго или нет, и не могу сказать, сколько времени вытаскивал его на поверхность. А когда баночка оказалась у меня в руках, холодная, как мрамор, мне оставалось только констатировать факт, который порадовал меня своей простотой.

Паук исчез.

Просто исчез, его не было внутри баночки, его высосало оттуда, стерло из реальности.

Борясь с тошнотой, я опустил в люк мертвого паука.

Произошло то же самое.

Неужели темнота не различает жизнь и смерть, а просто переваривает органическое вещество, ничего от него не оставляя? Это, конечно, ужасно, но физическая сторона вопроса беспокоила меня в последнюю очередь… Намного важнее было понять, что стало с сознанием паука, с его способностями, с жизненной энергией?

Он умер? Или жив, но существует в какой-то другой реальности?

Мне вспомнилась Луна, стоящая у кровати, мрак в ее глазах, немыслимо черная тьма, вытекающая из «киндер-сюрприза», избавиться от которой можно только проснувшись.

Через стекла сварочных очков я разрешил себе внимательно вглядеться в темноту люка. Казалось, пустота обрела анатомические формы, обозначила лица и рты, но разве отсутствие форм может выражаться в какой-то форме?

Я захлопнул крышку, положил сверху тяжелый старый телевизор и вышел, два раза повернув ключ в замке.

Тогда я пообещал себе, что больше никогда не вернусь в подвал, и сделаю все возможное, чтобы Элеонора держалась подальше от этого колодца, где решило проявиться нечто, лишенное всякой логики.

Чем бы оно ни было.

* * *

Сдержать обещание, противостоять желанию спуститься в подвал оказалось непросто. Всеми возможными способами я старался убедить Элеонору в том, что темнота, как бы она нас ни манила, на самом деле – аномалия, которая способна уничтожить то немногое, очень немногое хорошее, что осталось у нас в жизни.

Я рассказал ей, в каком состоянии нашел ее накануне.

Рассказал об экспериментах, о телефоне, о пауках.

Объяснил, что там, внизу, нет Луны.

Разве что некое ее подобие, ядовитая пустота, от которой нужно держаться подальше, если мы не хотим разделить участь пауков.

Если мы не хотим раствориться, исчезнуть. Или Бог знает, что еще.

На следующий день после проведенных мной экспериментов Элеонора четыре раза пыталась спуститься в подвал. Я силой уводил ее обратно в квартиру, чувствуя себя матерью, которая любыми путями пытается помешать сыну-наркоману пойти за дозой.

Я и сам несколько раз был на грани того, чтобы сдаться… Откуда все-таки шел этот зов, которому так хотелось уступить, – из бездны или из моей собственной головы, переставшей соображать здраво от нервного напряжения последних месяцев?

Этот зов пустоты…

* * *

В сервисном центре, куда я отнес мобильник, сказали, что некоторые микросхемы окислились, и починить их невозможно. Я сходил в магазин, купил щеколду и массивный замок и навесил их на дверь в подвал с внешней стороны. Пока возился с инструментами, слышал доносящийся изнутри глухой, безнадежный, тягостный стон, рожденный бесконечным одиночеством.

Закончив работу, я выбросил ключ в мусорный контейнер.

Взял две недели отпуска.

Провел их с женой.

Мне кажется, постепенно ей становилось лучше, хотя иногда Эле по-прежнему замирала на месте, уставившись в стену с отрешенным видом. В такие минуты ее мысли витали где-то далеко – я не осмеливался спрашивать, где именно.

На несколько дней мы съездили на ферму в Ланге, подальше от дома и от города, который отнял у нас дочь. Все было неплохо, и в тот выходной мы решили, что нужно переехать. Мы и раньше хотели это сделать, а сейчас появилась еще тысяча причин.

Мы пробовали заняться любовью, но ничего не получилось. И все же я чувствовал, что во мраке нашего существования наконец-то замелькали слабые вспышки.

Порой я думал о колодце (чаще, намного чаще, чем хотелось бы), и спрашивал себя – он все еще там или это был сон? В такие моменты мне приходилось призывать на помощь всю свою силу воли, чтобы не поддаться искушению спуститься в подвал и проверить.

Несколько недель все было хорошо.

Капитан Гандже не раз звонил нам, выражал поддержку и уверял, что они продолжат искать Луну.

Элеонора снова почувствовала вдохновение и начала рисовать, я вернулся на работу в офис, а в обед мы ходили по агентствам недвижимости в поисках новой квартиры.