Уйти или остаться?

— Это бесподобно, — ответил я и залпом выпил бокал виски, надеясь таким образом избавиться от неприятных ощущений.

— Еще бы… Заметь себе, Вовчик, испанскими анчоусами и браконьерской паюсной икрой закусывают только обнаглевшие от вседозволенности паханы да совковые псевдоинтеллигенты-государственники. Мало-мальски уважающий себя либерал оперирует закусками свиными. А из свиных закусок самая первая — это отварное поросячье рыло. Когда-то его великолепно приготовляли в ресторане при гостинице «Славянский базар» на Никольской.

Удивительное дело, но у меня создавалось полнейшее впечатление дежавю, как будто я играю в плохо поставленной старинной пьеске для двух актёров, причём хоть я и выучил свою роль буквально назубок, но временами отчего-то несу типичную отсебятину.

Меж тем из супницы поднимался ароматный пар, а увлечённый чревоугодием Ося, подцепив на вилку очередной розовый «пятак», торопливо отправлял его в рот и, проглотив, изрекал новую порцию наставлений и советов:

— Правильное питание, Вовчик, штука очень хитрая. Есть нужно уметь, а представь себе — большинство людей в нашей стране есть и вовсе не умеют. Нужно не только знать, что есть, но и когда, и с чем. К примеру, в каком сочетании лучше усваивается лососина, и каким «Божоле» следует запивать седло андалузского козла, — Ося многозначительно потряс трезубцем-вилкой с нанизанным на него поросячьим рылом, при этом забрызгав всё вокруг. — Ещё важнее, что ты при этом говоришь. То есть, если ты озаботился своим здоровьем, мой тебе совет, не говори за едой о России и о патриотах. И, Боже тебя сохрани, не заходи до обеда в интернет.

— Да ведь других занятий для досуга нету, — пробормотал я, выпивая очередной бокал выдержанного виски.

— Вот ничем и не занимайся натощак. Просто считай, что ты ещё не человек до тех пор, пока в должной мере не насытился.

Закончив с поросятиной, Ося позвонил, и снова появился официант. Осе достался кусок осетрины с хреном, которая ему отчего-то не понравилась, а мне — ломоть ростбифа. Слопав его, я почувствовал, что засыпаю, и некоторое время как бы пребывал в прострации. Очнулся, когда Ося горестно воскликнул:

— Пропала наша бедная Россия. И вот тебе, к примеру, факт: бельевая верёвка во дворе нашего дома.

— Это интересно… — я произнёс эти слова, ещё не вполне оклимавшись после выпитого виски, и вот о чём подумал: «Ерунда верёвка, не в верёвке счастье, но Ося-то… Ося — личность ну просто выдающаяся!»

— Не угодно ли, бельевая верёвка. С пятьдесят третьего года живу я в доме на Поварской, бывшей улице Воровского. И вот, в течение этого времени до августа девяносто первого не было ни одного случая, подчеркиваю, ни одного, чтобы из нашего двора при незапертых воротах пропала хоть одна пара трикотажных кальсон. В августе девяносто первого в один прекрасный день пропали все кальсоны, в том числе две пары моих, три пары пожилого уролога из соседнего подъезда, не говоря уже о единственных хлопчатобумажных исподних нашего достославного дворника Димитрия. И с тех пор бельевая верёвка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о победе демократии, о торжестве либерализма… Но надо же меру знать! Ну почему нельзя было оставить наши исподние в покое?

— Ося, дались тебе эти кальсоны! Насколько я знаю, никто из либералов теперь кальсонами не пользуется. Даже твой друг Пархоменко круглый год носит семейные трусы, — заикнулся было я.

— Ничего подобного! — громоподобным голосом ответил Ося и налил себе стакан перцовой водки. — Ничего подобного! На ком-то непременно есть теперь кальсоны и эти кальсоны мои! — произнося эти слова, Ося с подозрением скосил глаза несколько ниже моего живота. — Это как раз те самые кальсоны, которые пропали в августе девяносто первого. Но хотя бы они их правильно носили, а то ведь всё норовят задом наперёд надеть! — лицо Оси начало багроветь. — Какого черта подорожало французское вино? Почему бензин, которого у нас должно быть навалом, в теперешнее время аккуратно дорожает на рубль раз в месяц? Ну ответь мне, Вовчик.

— Что поделаешь, Ося, законы рынка…