Уйти на Запад

До войны город Наполеон мечтал сравняться славой и богатством с Сент-Луисом и Новым Орлеаном, и кое-какие задатки у него для этого были: удобное место (аккурат у слияния Миссисипи и Арканзас-ривер), федеральный госпиталь, один из трех на всей Миссисипи, гостиницы и магазины для окрестных плантаторов и прочих проезжающих, а также места для развлечения. Развлекались в Наполеоне до самозабвения: утверждали, что убийство каждый день — это здесь правило, а не исключение. Так что он уверенно был чемпионом долины Миссисипи по убийствам, дракам, грабежам, мошенничеству и прочим безобразиям, особенно в пересчете на душу постоянного населения. Постоянного же населения в городе было по самым нескромным подсчетам всего две тысячи человек, из них около трехсот негров.

Наполеон уже начал было мечтать, что заживет еще богаче и веселее, когда через него проведут трансконтинентальную железную дорогу, но тут началась война, население стало разбегаться, и юнионисты заняли полупустой город в 1862 году, после чего обнаружили, что развлечениями их теперь будут обеспечивать партизаны — по-местному, bushwhackers.

Надо сказать, что перед устьем Арканзас-ривер Миссисипи делала тогда большую петлю — Вираж Бойла. Мыс, образованный этой петлей, был такой узкий, что не сходя с места конфедератские партизаны могли обстреливать юнионистские корабли, идущие севернее мыса и идущие южнее.

реконструкция «убийства» города Наполеон

Вот тут лейтенант Селдридж-младший, командующий канонеркой Conestoga, и выступил с рацпредложением спрямить путь — выкопать канал, благо ширина в перешейке петли была всего несколько сот метров. Да и расстояние при этом уменьшится на шестнадцать миль. Управились в один день: грунт был мягкий, а течение реки — сильное, и ей только покажи, куда, а уж она большую часть работы сама сделает. На следующий же день «Конестога» (в мирной жизни скромный буксир) первой прошла по образовавшемуся каналу, а Вираж Бойла, став старицей, начал превращаться в озеро Бойла.

конестога

Русло канала было направлено в сердце Наполеона, как ствол ружья. И река била и била по городу в упор, пока наконец не смыла его. В настоящее время от него сохранился лишь кусок кладбища с несколькими надгробными камнями.

В памяти потомков город Наполеон остался разве что благодаря Марку Твену и его «Жизни на Миссисипи». Он там долго и упорно рассказывал историю одного клада, чтобы в конце концов ему сообщили, что города, где клад спрятан, больше не существует.

2

Я мог бы порассказывать о красотах Арканзас-ривер, но, на мой взгляд, это река как река: много воды, заросли по берегам и кувшинки в тихих заводях. Порой кто-то из пассажиров показывал пальцем в какой-нибудь ржавый остов, мешающий судоходству, и рассказывал что-нибудь о славной битве, из-за которой этот остов тут прилег. Поскольку Арканзас-ривер помимо всего прочего была известна своими битвами на воде во время недавней войны, можете представить, что достопримечательностей такого рода было много.

Мне было более интересно слушать об арканзасских партизанах. Партизан этих имелись две разновидности: bushwhackers — это которые за Конфедерацию, и jayhawkers, воюющие за Союз.

— Это еще в Канзасе началось, — поделился воспоминаниями Джейк. — Вдруг раз — и образовалось словечко: такая наглая шумная птичка, не то сокол, не то сойка. Ну и потом пошло-поехало: спрашиваешь иной раз — э, ребята, где топор? Джейхаукнули, отвечают. Сперли, то есть, не побрезговали.

— А бушвакеры?

— Ты же читал Вашингтона Ирвинга, — поднял голову от книжки Норман.

— Я его по-русски читал, — ответил я.

— Дровосеки, — коротко объяснил Норман и снова уткнулся в книжку.

— Сидят по кустам и трусливо нападают, — объяснил Джейк.

— А джейхаукеры? Не трусливо?

— Один хрен, — отмахнулся Джейк. — Ну, тут, конечно, надо еще смотреть, кто как воевал, но, знаешь, приятного мало, когда на тебя неизвестно кто из засады выскакивает. И что еще у него на уме. Может, он и в самом деле идейный, а может, просто разбоем промышляет. Но, конечно, от командира сильно зависит.

Бушвакеры бывали разные. Мне говорили о Джоне Сесиле, который до войны был шерифом и пользовался всеобщим уважением, а потом, когда начались военные действия, пользовался своим знанием местности, чтобы наносить удары по врагу и успешно скрываться. У него в семье был раскол и об его перестрелках с младшим братом, который сражался на стороне Союза, можно было сочинять эпические легенды. Да они, собственно, и начали уже сочиняться.