Итого у Джейка с Фоксом для путешествия были четыре лошади, а у нас не осталось ни одной. Наших пожитков в фургоне было мало, мы мигом распределили, кто что берет, а я еще всучил Джейку свою кожаную куртку… ну как свою?.. наследство майора Грина. Погоды стояли уже летние, мне она вроде и не нужна была, а Джейку могла в дороге пригодиться. Конечно, летняя Оклахома — не самое холодное место на земле, но в летней Луизиане, казалось мне, куртка тем более не нужна.
Утром следующего дня мы попрощались с Джейком и Фоксом, потом Норман взял напрокат у этого самого Кольбера лошадь и отправился доделывать проект линии до Шермана, Техас, а я остался над кучкой наших вещей — не столько караулить это барахло, как поджидать и в случае чего удерживать отход парохода. Пароход вот-вот должен был покинуть Престон-Бенд и пройти мимо пристани Кольбера вниз по течению. Поскольку навигация на Ред-ривер заканчивалась (по крайней мере, на отрезке реки выше Шривпорта), упускать последний пароход было опрометчиво.
Я сидел под навесом на пристани Кольбера, смотрел, как негритянские детишки ловят рыбу на глубине под крутым берегом, и поглядывал то направо, в сторону Престон-Бенда, то вперед, не видать ли там вдали за рекой Нормана. Мальчишки наловили рыбы разве что на ужин кошке, Норман вернулся еще засветло и успел к вечернему рейсу парома, а пароход так и не показался вдали, хотя дым над далекими деревьями висел. Мы уж было решили, что пароход там сел на мель и навигация на Ред-ривер таки закончилась, но миссис Кольбер была абсолютно уверена, что пароход придет, и он появился как раз тогда, когда нас позвали к столу. Ужинали на веранде, где от реки чувствовался ветерок — не скажу, прохладный, но все же не такой горячий, как воздух над сушей. Я откусил было кусок пирога, и тут на крыльце появился негритенок лет семи и без слов замахал руками. Миссис Кольбер выглянула:
— Не спешите, господа, он еще не скоро сюда придет, — сказала она, и оказалась права. Мы успели поесть, а потом еще с полчаса ожидали на пристани, когда с неторопливо подошедшего парохода наконец перебросили сходни.
Чернокожие матросы перенесли наш багаж, один из них показал нам спальные места в общей каюте. Пассажиры в большинстве спали.
— Чур, я на нижней полке, — шепотом сказал Норман. Я кивнул. Стюард пододвинул мне лесенку, я забрался на узкую полку и лег на тощий матрасик. Занавеску, которая отделяла койку от каюты, я хотел оставить отдернутой, чтобы хоть немного продувало, но немного погодя стюард прошел и восстановил внешние приличия, прикрывая заснувших пассажиров от посторонних взглядов. Я уже почти заснул и не протестовал. Сквозь сон я слышал, как переговариваются на пристани люди, перегружающие на пароход тюки с грузами. Ночью я еще несколько раз просыпался, удивляясь, где это мы находимся. Перекликались матросы, промеряющие глубины, и я вспоминал: а, мы на Ред-ривер. Джейк и Фокс уехали на север, и мы их долго не увидим.
Утром обнаружилось, что несмотря на все пыхтение пароход продвинулся не очень далеко: мели и коряги затрудняли движение, и ночью лоцман больше примерялся, как проходить будет, чем действительно шел вперед. Глянул я за борт: ой, мама, да мы практически брюхом песок царапаем. Какие там семь футов под килем? Семь дюймов — это точнее будет. Капитан нам достался из тех, что пароход по лугу проведут, если роса будет обильная. Да еще, похоже, тертый малый, который может договориться и с теми, и с этими. На Ред-ривер, строго говоря, война еще не закончилась, генерал Стэнд Уэйти еще не подписал капитуляцию, а нам как раз путь мимо Доуксвиля, где сейчас велись переговоры о сдаче. Интересно, а не стреляют ли там?
Однако Норман, когда я спросил у него о Доуксвиле и генерале, просто пожал плечами и сказал: доплывем — тогда и видно будет. А пока нам надо сделать отчет. И мы одолжили у буфетчика дверку шкафа, положили ее на табуретки под навесом на прогулочной палубе, разложили карты, свои заметки и начали сочинять отчет. К творческому процессу каллиграфии Норман меня не допустил: насмотревшись на мой почерк, он уверился в том, что русские пишут иероглифами, а начальство иероглифических отчетов не любит. Поэтому я чертил, а Норман занимался чистописанием.