Это же происходит, если я формируюсь в среде и обществе с нарциссическими ценностями. Например, я ребенок известных/богемных/интеллектуальных родителей, чей круг общения неявно пропитан ценностями успеха, признания, достижений, побед, сравнения, оценок, деления людей на первый и остальные сорта, высокомерного или снисходительного отношения к другим, снобизма и проч.
Тогда я впитываю в себя транслируемое средой послание: чтобы быть принятым, нужно соответствовать определенным стандартам. Это так называемое «условное принятие» (в противовес безусловному, безоценочному).
И если мне свойственно это нарциссическое расщепление, то я не смогу принимать свое «реальное “я”», свою неидеальность. Более того, я не смогу это принимать и в других, критикуя и отвергая в них слабости и неуспешность, не давая права на ошибку ни себе, ни окружающим.
Многим творческим людям знакомо это расщепление по феномену так называемых «нарциссических качелей», когда самооценка скачет между двумя крайностями: «Я гений — я унылое говно!» Тогда один и тот же творческий продукт, производимый нами, может восприниматься то как венец творения, то как никчемная безделица, а мы сами то упиваемся собственной грандиозностью, то ощущаем себя полным ничтожеством. Здесь во всей красе проявляется «эффект мыльного пузыря» (он же — «эффект самозванца»): блестящий и яркий снаружи, но пустой и никчемный внутри, и если кто-то подойдет ближе, то он нас обязательно разоблачит. На роль «разоблачителей», как правило, выбирается несколько человек из узкого круга избранных, на которых мы проецируем собственную грандиозность.
В такой структуре самооценки любая похвала извне (от
Еще одним трагическим проявлением нарциссического расщепления является невозможность строить горизонтальные отношения, быть на равных с окружающими. Как правило, мы в своем восприятии расщепляем людей из-за своего собственного расщепления, делим окружающих на две категории и на первых проецируем свою грандиозность, а на вторых — ничтожность и никчемность. И тогда перед первыми мы «приседаем», смотрим на них снизу вверх и тянемся всеми фибрами души, но никогда не дотянемся, потому что перед ними мы — никто. А на вторых мы смотрим сверху, снисходительно и высокомерно и ни за что не пожмем протянутую руку, потому что воспринимаем себя по отношению к ним эдакими полубогами. И в этой картине мира мы обречены на одиночество.
Отголоски этого феномена в том или ином виде можно встретить в историях многих участников нашей книги.
Понятно, что такая картина мира имеет мало общего с реальностью, потому что люди — объемные, целостные, многогранные, сочетающие в себе качества из обоих полюсов. Но люди, расщепленные на две полярности и не способные интегрировать свою идентичность, не могут воспринимать целостно и других.
Это расщепление повсеместно прослеживается в киномире: нарциссические качели, снобизм, высокомерие, деление жанров на высокие и низкие, авторские и зрительские, первый и второй сорт, коллег — на талантливых и пустышек, повсеместное обесценивание своего и чужого творчества. Нашей индустрии очень не хватает здравой, целостной, уравновешенной самооценки.
В основе описываемых выше феноменов также лежит стыд, потому что он является ключевым переживанием в нарциссическом поле.
А киноиндустрия нарциссична по своей сути, потому что все в ней построено на оценках, признании, рейтингах, фестивалях, наградах, кассовых сборах, оголтело внушаемой необходимости быть успешными и востребованными. Акцентирование на этом внешнем ярком фасаде неизбежно приводит к тому, что участники киносреды оказываются в одиночестве, испытывают стыд за собственные неуспехи, неидеальность, слабости и кризисы. Мы уже говорили об этом распространенном мифе «Все в Каннах, а я один, как лузер, сижу в дыре». И много писали выше о том, сколько на самом деле сложностей, тупиков, барьеров, сомнений, провалов, кризисов у каждого отдельно взятого представителя кинопрофессий.