— Не ори на меня, мальчишка. Я тебе в матери гожусь, — и не подумала с места сдвинуться фурия, еще и вцепляясь опять в руку дочери, будто намереваясь создать тут живую стену его позора.
— Да не приведи бог такую мать иметь, — огрызнулся Сергей.
— Не смей так с моей мамой говорить, предатель, — завизжала Юля. — Я думала, ты этот дом для нас купил. Чтобы тут наши дети росли здоровыми, как мы мечтали. А ты его в притон какой-то превратил.
— Да когда я, на хрен, о таком мечтал? Мне вообще никакие дети никуда не упирались. Я ни своих, ни чужих терпеть не могу, куда мне детей заводить.
"Ну ты деби-и-ил, Серега. Ой, деби-и-ил" — тихонько взвыл дебил.
Осознание сказанного сгоряча бесконечно опаздывало, реальная цепь событий, словно в каком-то фантастическом триллере, двигалась в какой-то совершенно иной временной шкале, за которой он то ли безнадежно не поспевал, то ли целенаправленно наносил непоправимый вред всему, чего так добивался в последние дни. Едва его возмущенный вопль затих, Лиля скользнула вдоль стены, будто скорбная, откровенно упрекающая его в долбо… тупости тень, и встала лицом к лицу с двумя разряженными в струящиеся сверкающие наряды, похожими словно копии, с поправкой на возраст, женщинами. Те шарахнулись, словно и не стояли за секунду до этого сплошной обвиняющей стеной плача, расступились, не способные препятствовать уверенной поступи, пусть и оскорбленной, но осознающей свою значимость женщине. Оскалились ей в гордо распрямленную спину, зашипели болезненно-ядовитыми, но бессильными змеями и тут же сомкнулись, как морские волны, преграждая путь ему, рванувшемуся вслед.
— Лиля, — Никогда он не был грубияном, но сейчас просто отпихнул с дороги мать и дочь, не обращая внимания на вопли. — Я не то хотел… то есть… все это значения не имеет.
От накрывшей паники мысли путались, отказываясь формироваться во внятные фразы.
— Остановись, Серюнечка, — вцепилась в его локоть Юля. — Не позорь и меня, и себя окончательно. Пойдешь за ней, и я тебя никогда не прощу.
Сергей дернул локтем, стряхивая уже истерически рыдающую девушку и хватая Лилю за руку. Та обернулась, и Сергей почувствовал, как его сердце окончательно валится куда вниз-вниз, несется и все никак не может достигнуть дна, чтобы хоть так остановить это ужасающее падение. Черты лица Лили, так зацепившие его потрясающе простой мягкостью, сейчас словно окаменели, становясь маской жесткого осуждения и горя. Глаза — все такие же пронзительно синие, вот только теперь это была не лазурь летнего неба, а обжигающе холодная синь зимнего морозного полдня. От нее Сергея пробрало сразу и до костей, потому что его инстинкты сразу завопили: "Все. Это конец"
— Что для Вас не имеет значения, Сергей Михайлович? — в голосе даже не гнев или боль, а только бесконечное разочарование и горечь. — Что Вы не расстались с одной женщиной и уже с другой в постель пошли? Или, что у Вас будет ребенок, который для Вас не имеет никакого значения? Вот лично для меня имеет значение, что мой сын будет страдать, привязавшись к человеку, который притворялся, будто он добр к нему, а на самом деле просто…
— Боже, она еще и с довеском, — презрительно фыркнула Ираида Сигизмундовна.
— Лиля, пожалуйста. Ты для меня важна, и Антошка, и баба Надя, — буквально взмолился Сергей, совершенно не стесняясь присутствия посторонних. Наплевать на всех, ему ее потерять нельзя, просто невозможно.
Но ледяные глаза не потеплели, а любимые черты не обрели прежней мягкости.
— Забудь. Не было ничего, — И, вырвав у него свою руку, Лиля выскочила на улицу как и была — босиком и придерживая на груди так и не застегнувшееся платье.
Шагнув за ней, все так же волоча за собой обмотанную вокруг бедер простынь, Сергей тут же увидел стоящую у его забора Петрищеву и еще каких-то местных с ней. Лиля шагала мимо них, глядя перед собой, а вслед ей неслись оскорбления.
— Шалава. Видали? — тыкала в нее пальцем Петрищева. — И не стыдно ей в таком виде. А я вам всегда говорила, что шалава она. Иначе чего по лесопилкам, где одно мужичье, таскается? Думаете, о вас переживает? Как же.
— Пошли вон отсюда, — взревел Сергей так, что сплетниц словно ветром сдуло.
ГЛАВА 32
короткая, мордубительная. Ну и правильно. Заслужил