Уха из петуха

Поспешное возвращение напоминало скорее бегство на грани паники. Всю дорогу Лиля сжимала его ладонь своими влажными, почему-то слишком прохладными пальцами и только и пришептывала при каждой заминке "Скорее, Сережа, скорее". Он и сам, сколько бы ни убеждал себя, что его радует эта торопливость, ведь чем быстрей дойдут, тем скорее в постель, все равно ощущал, будто его затылка то и дело касается холодное дыхание грядущих неприятностей. Поэтому переставлял ноги так споро, как только позволяли неровная дорога и темнота. В его дом они буквально ввалились, начав неистово целоваться еще на крыльце. Лиля сама обхватила его лицо, приникая к губам и почти бесцеремонно проталкивая язык в его рот, словно остро нуждалась в подтверждении его желания. И этих подтверждений для нее у Сергея было хоть отбавляй. Едва их рты столкнулись, Сергей словно обезумел. Стонал почти в голос, вылизывал остервенело пьяняще-приторную сладость Лилиных губ и языка, сжимал тяжелый шелк путанных прядей, не позволяя отстраниться и на миллиметр, хапал и тискал почти грубо еще скрытую тканью вожделенную плоть, дергал ставшее вмиг ненавистным платье, вжимался гудящим, как высоковольтный провод, членом ей в живот и теснил, теснил в сторону спальни. Нежность и трепет внезапно переплелись с тревогой, под конец их накрывшей, и обратились лютой обоюдной жаждой. В первый раз была ласка и неторопливая чувственная нега, изучение и медленное восхождение к наслаждению и только в конце — отчаянный прыжок. Сейчас же бушевал взаимный напор, какая-то неистовость, торжествующе выплясывающая самый примитивный танец на грани безумия. Это было почти как ослепляющая ярость, направленная лишь на то, чтобы снести все преграды, не позволяющие их телам соединиться сию же секунду.

Платье никак не хотело расстегиваться, вполне может быть, он к чертям угробил на нем молнию своими рывками, но не наплевать ли на это, когда его можно просто оставить болтаться на талии, избавившись от белья сверху и снизу. Полная, тяжелая грудь сама попросилась в его ладони, и он принял ее, сжал, дразня отвердевшие соски пальцами и впиваясь голодным ртом. Лилия выгнулась к нему, требовательно вдавливая пальцы ему в затылок, умоляя сквозь прерывистое дыхание о большем. О да, больше. Ему тоже нужно было намного больше, слаще, жарче. Сергей толкнул Лилию к стене, опускаясь на колени так быстро, что это было больше похоже на падение истово верующего перед объектом преклонения. И он на самом деле жаждал преклоняться, хотел возносить молитвы и восхваления каждому изгибу и укромному уголку этого великолепного щедрого тела, но не одними словами.

— Сережа… Сережа, что ты… — внезапно засмущавшись, зашептала Лилия, когда он сдернул по ее ногам трикотаж и прижался открытым ртом к развилке бедер.

— Всю тебя хочу, — сипло пробормотал он, целуя торопливо и с нажимом, стремясь сломить ее смущение, смыть лаской неловкость. — Всю как есть, Лиля, понимаешь?

Ее пальцы вплелись в его волосы, упрямо и слишком быстро оттягивая от источника жаркого сладко-терпкого аромата, бесповоротно снесшего его и без того балансировавшую на опасном краю крышу. Сергей обреченно застонал, лишенный вкуса раньше, чем распробовал, едва успев пригубить то, что хотелось испить сполна, захлебываясь.

— А я тебя всего. Чтобы мой был… больше ничей, — Лиля выскользнула из плена у стены и увлекла его за руку к постели, стягивая, наконец, проклятущее платье через голову.

А он и так уже был ее. Сейчас так вообще весь с потрохами, со всеми мыслями и желаниями, имеющими лишь одно направление. К ней, в нее. В ее тело, туда, где тесно, горячо, дико кайфово, он хотел так, что аж сводило челюсти до хруста, мышцы до судорог, мозги до самовоспламенения. Едва Лилия повернулась к нему у постели, он лютым зверем из засады бросился вперед, роняя ее и подминая, не целуя — хватая открытым жадным ртом все, что попадалось, лишь бы вдыхать и прикасаться, обладать. Его не нужно было направлять, приноравливаться, тела соединились сразу, безошибочно, будто созданные точь-в-точь именно друг под друга. Идеальное, влажное, безупречное совпадение, от ощущения потрясающего совершенства которого он глухо взвыл, вторя протяжному стону Лили.

— Да что же это… — захрипел он, мало что соображая, отступая и повторяя этот миг сногсшибательного скольжения, и еще и еще. — Мля-я-я… так же… сдохнуть… можно.

Лиля запрокинула голову, встречая и ускользая, ловя его толчки невыносимо гармонично, будто непостижимым образом предугадывая его каждое яростное движение в уже рваном, сбивчивом ритме. Подхлестывала его, впиваясь в спину, упираясь в поясницу пятками, сжимая все чаще и резче внутри, стеная с нарастающей интенсивностью. Пот ручьем, голова в огне, вдоль гнущегося позвоночника, на бедрах и ягодицах обжигающие тугие ленты.