Уха из петуха

— А я считаю, что все эти трагедии имели под собой больше социально-экономическую основу, присущую именно тому времени, — возразил Сергей. — Ну, вот скажем, куда эта брошенная Марьюшка должна была одна податься тогда? Бродяжничать? А вот если бы была у нее уверенность, что не пропадет она и без этого слабака, то погоревала да и начала бы жизнь заново. А через время и не вспомнила бы его, нормального мужика встретила и прожила бы долгую счастливую жизнь.

— То есть в любовь до гроба ты не веришь? — рассмеялась женщина, но Сергей чутко уловил насторожившие его нотки.

"Слышь, Серж, ты сейчас в миллиметре от того чтобы лажануть, — встревоженно заерзал дебил. — Женщины, они на пустом месте склонны делать далеко идущие выводы"

— Почему же, в любовь я верю, вот только в то, что на одном-единственном человеке свет клином сходится, не очень, — ответил мужчина, стараясь осторожно подбирать слова. — Нас на планете семь миллиардов, и если не сложилось с одним, всегда найдется другой, с которым все будет именно так. Расставание не конец жизни. Ну, в смысле, я это к тому, что жизнь, хоть какая, она превыше всего и должна продолжаться, несмотря ни на какие душевные раны.

Сказав это, Сергей остался доволен собой. Во-первых, потому что Лилю это, похоже, не смутило и не заставило задуматься о чем-то сейчас совсем ненужном. Во-вторых, он совершенно не кривил душой. А в третьих и главных, может, уже хорош болтать и пора целоваться?

— В мои годы и при нынешних обстоятельствах я с тобой соглашусь, — улыбаясь прошептала Лилия, когда он повалил ее на спину и навис сверху, намереваясь уже дать наконец наговориться их телам, а не одним только языкам. — Но прежде спорила бы с тобой до хрипоты.

С первым же касанием их губ время вдруг снова трансформировалось в нечто совершенно иное, оно теперь измерялось не секундами, минутами, часами, а количеством и продолжительностью поцелуев, числом страстных, дурманящих разум прикосновений, интенсивностью сплетения двух жаждущих тел, исчислялось сотнями и тысячами разделенных прерывистых вдохов. И только ощутимая прохлада от выпавшей с наступлением сумерек росы остановила Сергея от окончательного впадения в нирвану. Оторвавшись от дрожащей под ним Лилии, Сергей едва ли не с причитанием поднялся с земли и поставил женщину на не слишком уверенно держащие ее ноги.

— Пойдем домой, — не просил он и не предлагал, потому как был в этот момент уверен — отказа не будет. Не из-за своего охрененного самомнения был уверен, а просто это так нужно было им обоим. — Хочу в постели тебя. До-о-олго и обстоятельно.

— Погоди минуточку, — еще тяжело дыша, попросила Лилия, отыскала почти наощупь потерянные в траве венки и вручила один Сергею. — Я же тебе говорила, обычай есть тут у влюбленных. Надо венки в воду запустить. Если в стороны поплывут — не судьба быть вместе. А если уж вместе сцепятся…

— Вот ты же взрослая женщина, с высшим образованием, в полиции работаешь. Как можешь в это верить? — несмотря на собственные насмешливые увещевания, Сергей все же склонился над водой вместе с ней и с неожиданным внутренним трепетом опустил кольцо незамысловатого плетения на зеркальную черную гладь.

Два васильковых венка, переплетенных золотыми всполохами ржаных колосков, зацепившись друг за друга тонкими головками пронзительно синих соцветий, доверчиво прильнули к чернильной поверхности, над которой уже легкими белесыми облачками парил зарождающийся туман. Два неровных цветных круга образовали восьмерку, практически знак бесконечности, знак, быть может, той вечной сказочной любви, той самой, в которой сердца бьются в унисон до тех пор, пока не остановятся оба, в один миг, в одну секунду? Они медленно удалялись от берега, совсем как упомянутые влюбленные, пытающиеся уйти от несогласной с решением двух юнцов родни. Нежные лепестки подрагивали, острые устья колосков чиркали зеркало торфяного озера, оставляя за собой еле уловимый глазом след.

— Смотри, они плывут рядом, — прошептала Лиля прямо в ухо, послав очередную волну неконтролируемой дрожи по загривку пристально следившего за венками мужчины.

И в этот момент травяная восьмерка будто наткнулась на зыбкую туманную преграду, жадным языком лизнувшую поникшие до самой воды цветы. Хрупкая связь дрогнула, центр восьмерки медленно разломился, по смоляной глади пробежала дрожь, как от легкого сотрясения. Один из венков — тот, что чуть меньше — замер на месте, будто пойманный кем-то невидимым, сидящим на дне непрозрачной пропасти, а второй — побольше и, казалось бы, потяжелее, вдруг непонятным образом ускорил движение к центру озера, где все плотнее становился молочно-белый вечерний туман. Венок, как живой, сопротивлялся, он будто упирался, растопыривая цветки-колоски-головки, цеплялся за черную воду, но она предательски прогибалась и уворачивалась, не давая тому и шанса.

"Блин, братан, чет у меня мурашки по хребтине побегли", — трясущимися пальцами прикурил сигарету дебил.

Неандерталец передернул плечами и угрожающе оскалился.