Уха из золотой рыбки

От подобной наглости Пуськов даже растерялся. Он еще пару раз встретился с Настей, но потом понял: девушка решительно разонравилась ему, она даже перестала казаться красивой. Настя была просто патологической лгуньей, не сказавшей за все время их знакомства ни слова правды. Если, к примеру, она говорила: «Ах, какое солнышко светит», то хотелось немедленно выглянуть в окно, потому что вполне вероятно, что на улице льет дождь. Пуськов понимал, что следует порвать с девицей, но из-за природной интеллигентности медлил, а через месяц Настя сама сказала:

– Отстань от меня, надоел.

Федор со вздохом облегчения перестал общаться с красоткой, впрочем, и она больше ни разу ему не позвонила.

– Настя похожа на яблоко, – вздыхал сейчас Пуськов, – случается, купишь такое яркое, глянцевое, просто загляденье, откусишь пару раз… Мама родная, внутри сплошная гнилушка! Вы поверьте, я с ней давно не встречаюсь, с мая, полгода получается, ни о чем не знаю…

– Адрес Кусакиной помнишь? – перебила я его, запихивая ключницу в сумку.

– Конечно!

– Давай.

– Сейчас, – услужливо закивал Пуськов и полез за записной книжкой, – все сообщу, улицу, дом, квартиру и номер телефона.

Получив необходимое, я выскочила на улицу и, не сумев справиться с волнением, схватила мобильный.

– Несуществующий номер, – сообщил механический голос.

Значит, негодяйка либо потеряла сотовый, либо обзавелась новой сим-картой. Впрочем, это даже к лучшему. Повинуясь первому порыву, я набрала номер, но это был абсолютно неправильный поступок. Следовало сначала поехать к ней во двор и там произвести разведку.

Дом Насти стоял в глубине тихой московской улицы. Я недавно была в этом районе, в соседнем переулке жила Ася. Здание, построенное, очевидно, в середине прошлого века, давно требовало ремонта. Фасад покрывала облупившаяся штукатурка, двери подъездов качались на полусгнивших петлях. Интересно, какую старушку-лифтершу имел в виду Пуськов, рассказывая мне о том, как собирал сведения о Насте? Никаких консьержек тут и в помине не имелось, лестницы выглядели грязней некуда. Я постояла у входа в нужный подъезд. Вокруг не было никого, ноябрьская непогода загнала людей по квартирам. Воскресенье основная масса жильцов предпочла проводить у телевизоров, а не на лавочках. Если бы сейчас стоял июнь, то тут бы клубились дети и старушки, а мужики «забивали козла на врытом в землю деревянном столе.

Поколебавшись, я решилась. Вошла внутрь и, едва дыша, взобралась на четвертый этаж. В здании имелся лифт, древняя кабина, похожая на поставленный стоймя гроб, ездившая внутри шахты, огражденной проволочной сеткой. Я просто побоялась войти внутрь хлипкого сооружения.

Перед сорок восьмой квартирой лежал почти лысый коврик, бывший некогда куском светло-бежевого паласа. Я потопталась у обшарпанной двери и, наконец решившись, ткнула пальцем в звонок. Ладно, сориентируюсь на месте.

Дверь распахнулась, на пороге возникла женщина примерно моих лет, одетая в засаленный спортивный костюм. Волосы ее, местами поседевшие, торчали дыбом, скорее всего, она только что сладко спала.

– Чего трезвонишь? – недовольно спросила хозяйка.

Глаза у бабы были странные, зрачки разбегались в разные стороны, словно мыши при виде голодной кошки.

– Скажите, – начала было я, но тут до носа дошел резкий запах спиртного, и стало понятно, что хозяйка квартиры не косоглазая, а пьяная.

– Выходной у меня севодни, – покачивалась на нетвердых ногах баба, – отдыхаю, а ты зачем шляешься? Говори живей, чаво надо?

– Вы Кусакина?

Тетка противно засмеялась:

– Ищо чаво! Кусакина! Собакины мы.

Я постаралась не рассмеяться. Надо же, я ошиблась дверью, вместо Кусакиных тут живут Собакины, наверное, рядом еще имеются Царапкины и Кошкины.

– Кусакины там, – сообщила пьяница.

– Где? – не поняла я. – В сорок девятой?

– Не, – икнула тетка, – в нашей, ихняя комната у туалета, за балконом, ступай туда.

Вымолвив последнюю фразу, она повернулась ко мне спиной и пошла по длинному темному коридору, шлепая тапками о босые пятки. Я шагнула в квартиру и попыталась закрыть дверь. Не тут-то было, ее украшало то ли семь, то ли восемь замков, и ни один не желал захлопываться. Потерпев сокрушительную неудачу, я просто притворила дверь и пошла искать комнату возле туалета.

Коридор змеился, изгибаясь под невероятными углами; квартире, казалось, нет конца. Внезапно стены расступились, и с правой стороны возникло застекленное пространство. Я безмерно удивилась. Первый раз вижу, чтобы выход на балкон был не из комнаты, а из коридора.