Уха из золотой рыбки

Когда я выруливала на МКАД, затрезвонил мобильный. Сидя за рулем, очень не люблю болтать по телефону. Будучи законопослушной гражданкой, я купила устройство под названием «Хэндс фри», и мои руки держат баранку, а не трубку, но все равно ведь отвлекаешься на собеседника, что может послужить причиной аварии.

– Можно Дашу? – донеслось сквозь потрескивание.

– Слушаю.

– Ваш номер мне дала Лика…

Я припарковалась на обочине.

– Очень приятно.

– Лика сказала, вы не пожалеете за эту информацию сто долларов.

Я насторожилась:

– Что-то случилось?

– Ну, в общем… да!

– Плохое?

Вот идиотский вопрос! Конечно, плохое, хотя что может быть хуже того, что уже произошло с Ликой. Что страшнее тюрьмы и ложного обвинения в убийстве?

– Не очень хорошее, – прошипели из трубки.

– Она жива? – испугалась я.

– Да.

– С Ликой случился инфаркт?

– Нет, ваша родственница здорова.

– Тогда что? – заорала я. – Что?

– Приезжайте, расскажу.

– Куда?

– Девятая Парковая, – тетка принялась монотонно диктовать адрес.

Я завела мотор и, проклиная пробки, поспешила в Измайлово.

Все чаще мне становится жаль, что я живу в огромном, забитом до отказа машинами мегаполисе. Ей-богу, в маленьком городке у жителей остается намного больше свободного времени, они небось успевают за полчаса скатать из одного конца населенного пункта в другой. Я же сейчас потратила несусветное количество времени, застряв на всех магистралях, одурела от бодрого «Русского радио», переключилась на «Шансон», но услышала немузыкальное хрипение какого-то уголовника и снова убежала на прежнюю волну. В моем понимании слово «шансон» происходит от французского глагола «петь» – это городская песня. Во Франции представителями данного направления были Ив Монтан, Шарль Азнавур, Эдит Пиаф. Они исполняли незатейливые песенки для простых горожан на вечные темы любви, ревности, измены и разлуки. Но в России шансоном отчего-то зовется блатной фольклор, три «уголовных» аккорда и гнусавое завывание на тему загубленной юности, проведенной за колючей проволокой. Бедняга-заключенный валит лес и вспоминает про мать-старушку, красавицу-жену и любимого сыночка. Бард хрипит из радиоприемника, а вся страна рыдает. Но мне растрогаться мешают простые мысли. Первая. Почему мужик попал на зону, а? Вряд ли он просто шел по улице, а на него, бедного, налетели, схватили, повязали… Слава богу, не тридцать седьмой год на дворе. Небось он разбойничал на большой дороге, вот и получил срок. Вторая. Вспоминал ли сей индивидуум про мать-старушку, жену-красавицу и любимого сыночка, когда находился на воле? Сильно подозреваю, что нет, потому что тот, кто на самом деле дорожит своими родственниками, постарается не доставить им горя. Очень многих людей от недостойных поступков удержали именно мысли о семье. Хотя случаются и ошибки, вот Лика же осуждена за преступление, которого не совершала. Впрочем, подобное редкость, а если послушать русский шансон, то создается впечатление, что по лагерям и тюрьмам сидят сплошь невинные люди. Не так это, граждане! Большинство оказалось на нарах за дело, и не следует идеализировать воров, убийц и мошенников.

Дверь мне открыла немолодая грузная тетка.

– Я Даша.

– А я Клава, – радостно заулыбалась тетка, – дорогу без проблем нашла? Заходи, заходи.

– Вы очень точно все описали.

– Пошли, чаем угощу. Деньги принесла?

Я достала кошелек и отдала тетке сто долларов. Она положила купюру в карман застиранного халата и ска­зала:

– Лика в СИЗО.

– Знаю.

– Откуда?

– Ее осудили и отправили на зону, я была у нее на свидании, привозила продукты, скоро опять поеду.

– Ты не поняла. Лика была в лагере, а теперь она вновь в следственном изоляторе, в Москву ее привезли.

– Почему? – подскочила я.

– На выводную напала, задушить хотела, еле оторвали. Новое дело открыли.

– Что? – прошептала я. – Не понимаю.

Клава глубоко вздохнула:

– Чего уж тут непонятного! Лика пошла в библиотеку, а по дороге напала на сотрудницу колонии. И откуда только сила взялась, повалила бабу на землю, стала душить, прямо взбесилась. Хорошо, драку заметили и оттащили Лику, а то бы убила, наверное, женщину.

Я только хлопала глазами. Лика напала на сотрудницу колонии? Да быть такого не может! Ликуня шумная, говорливая, крикливая, но вполне миролюбивая. Может, от пребывания за решеткой у нее помутился разум?

– Да на беду, – качала головой Клава, – выводная не из простых оказалась, невестка начальника зоны. В городке ихнем безработица, вот хозяин свою семью и пристроил! Так что он по полной программе Лику наказать хочет, шьет побег. Дескать, хотела удрать, а сотрудница помешала. Вот заключенная, обозлившись, и стала ту душить, имела намерение убить! Соображаешь, что вытанцовывается!

– И что теперь будет? – помертвевшими губами спросила я.

– Уж ничего хорошего, – скривилась Клава, – лет десять довесят как пить дать, серьезно люди настроены, не на месте вопрос решили, в Москву приволокли. Лика тебе маляву передать просила, на.

У меня в руках оказалась тощая трубочка, отчего-то запаянная в полиэтилен. Пальцы разорвали тонкую липкую пленку. «Спасибо. Забудь обо мне. Лика».