Ухищрения и вожделения

Паско быстро допил кофе, словно вдруг заторопился прочь, и, коротко попрощавшись, оседлал свой велосипед. Он поехал вниз по дороге, навстречу ветру, яростно крутя педали и низко пригнувшись к рулю. Дэлглиш задумчиво прошел в кухню с двумя кружками в руках. Картина, созданная словами Нийла Паско, — Хилари Робартс, поднимающаяся из волн морских, словно сверкающая богиня, — была замечательно яркой. Только одна деталь была недостоверна. Паско говорил о медальоне в ложбинке на обнаженной груди Хилари. А Дэлглиш помнил, как Мэар произнес, глядя на мертвое тело у его ног: «Этот медальон у нее на шее… Я ей подарил его в день рождения, двадцать девятого августа». В среду, десятого августа, Хилари не могла надеть этот медальон. Паско несомненно видел Хилари Робартс выходившей из воды с медальоном на обнаженной груди. Только это не могло быть десятого августа.

Книга шестая Суббота, 1 октября — четверг, 6 октября

Глава 1

Джонатан решил дождаться субботы и тогда уже отправиться в Лондон, чтобы продолжить свое расследование. Мать вряд ли станет задавать ему слишком много вопросов по поводу субботней поездки в Музей науки. А если он возьмет отгул на день, она наверняка станет выспрашивать у него, куда он едет и зачем. Однако он счел, что благоразумнее будет и в самом деле провести полчасика в музее, прежде чем отправиться на Понт-стрит; поэтому перед нужным ему домом он очутился лишь после трех часов дня. Один факт выяснился сразу же и сам собой: никто из живущих в этом здании, да еще имеющий экономку, никак не мог быть человеком бедным. Здание это, из кирпича и тесаного камня, с колоннами по обе стороны сверкающей полировкой черной двери, с узорным, бутылочного цвета стеклом в двух окнах нижнего этажа, располагалось посреди квартала столь же импозантных, викторианского стиля домов. Дверь была открыта, и Джонатан мог видеть квадратный холл, выложенный черными и белыми мраморными плитами, нижнюю часть вычурной, чугунного литья балюстрады, ограждающей ступени лестницы, и золоченую клетку лифта. Справа от двери стояла конторка портье, а за ней — дежурный в униформе. Вовсе не желая, чтобы его видели здесь шатающимся без дела, Джонатан быстро прошел мимо, обдумывая, что предпринять дальше.

В каком-то смысле ничего дальше предпринимать и не надо было, только найти ближайшую станцию подземки, вернуться на Ливерпуль-стрит и сесть в первый же нориджский поезд. Он сделал все, что наметил: он знал теперь, что Кэролайн лгала ему. Джонатан говорил себе, что ему следовало бы чувствовать себя потрясенным, испытывать горечь и от того, что она лгала, и от собственного двуличия, ведь он намеренно раскрыл эту ложь. А он полагал, что любит Кэролайн. Он любил ее. Весь прошедший год не было практически ни часа, когда бы он не думал о ней. Ее образ — белокурые волосы, строгая красота, независимость — преследовал его постоянно. Как мальчишка-школьник, он поджидал ее в коридорах станции, там, где она могла пройти; он радовался наступлению ночи, потому что, улегшись в постель, мог в одиночестве предаваться тайным эротическим фантазиям, а проснувшись утром, мечтать о том, где и как снова встретиться с ней. Разве акт обладания или раскрытый обман могут убить любовь? Тогда почему же подтверждение собственного подозрения, что Кэролайн его обманула, оказалось вовсе не огорчительным, напротив, даже приятным? Он должен был бы прийти в отчаяние, откуда же это чувство удовлетворенности, почти торжества? Она лгала, не задумываясь, уверенная, что он слишком любит ее, полностью порабощен и к тому же слишком глуп, чтобы усомниться в том, что она ему рассказала. Но теперь, после того как истина установлена, равновесие сил в их взаимоотношениях несколько изменилось. Джонатан не был пока уверен, как он сможет использовать полученную информацию. Он нашел в себе достаточно сил и смелости действовать, но достанет ли у него храбрости заявить ей в лицо о том, что ему известно, — это уже совсем другой вопрос.