Ухищрения и вожделения

Ведьма говорила спокойно и холодно, но слышно было каждое слово:

— Я не обязана отвечать вам. Если я и поставила их в известность, значит, давно пора было, чтобы хоть кто-то это сделал.

— О Господи, вы же само зло во плоти, верно? Вы на все способны, только бы выставить меня с детьми из этого дома. Четыре сотни лет назад таких, как вы, на кострах сжигали. Я бы вас сам прикончил, если бы не дети. Только я не желаю, чтобы они попали под так называемую опеку ради удовольствия задушить вас собственными руками. Но, Богом клянусь, лучше вы меня не провоцируйте. Лучше не дразните. И не лезьте в мою жизнь — никогда. Никогда, понятно вам это?

Ведьма ответила:

— Слушайте, вы! Прекратите истерику! Это все, на что вы способны, — угрозы и истерика. Если бы местные власти взяли ваших детей под опеку, для них это был бы наилучший выход. О разумеется, вы не прочь разделаться со мной. Людишки вроде вас всегда отвечают угрозами и насилием на доводы разума. Убейте меня — и можете быть уверены, что государство возьмет на себя заботу о ваших детях на следующие пятнадцать лет. Эх вы, смешной и жалкий человечишка!

И тут снова зазвучал голос ее отца. Отец больше не кричал, он говорил так тихо, что она едва расслышала его слова:

— Если я убью вас, никто и пальцем не коснется ни меня, ни моих детей. Никто. Никогда.

С воспоминанием об этой последней встрече пришел гнев и, заполнив всю ее, казалось, придал ногам силы. Теперь она могла осилить дорогу домой. Да и давно пора было уезжать отсюда. И тут она вдруг увидела, что берег больше не пуст. Неожиданно ее бросило в дрожь, затрясло, как продрогшего щенка, и она отступила под укрытие арки. К северу от аббатства из соснового бора к морю бежала женщина; ее черные волосы развевал ветер, белое тело светилось в лучах луны: женщина была почти совсем нагая. И она кричала, и в крике ее звучало торжество. Это была она — ведьма, Хилари Робартс.

Глава 2

Хилари поужинала поздно. Есть ей не хотелось, но она все-таки достала из морозилки французскую булочку, согрела ее в духовке и сделала себе омлет с зеленью. Вымыла посуду, навела порядок в кухне и, достав из портфеля бумаги, расположилась за столом в гостиной поработать. Нужно было написать статью о предполагаемых результатах реорганизации ее отдела, свести и представить цифровые данные, найти убедительные аргументы по поводу перестановок в штатном расписании и подать все это красиво и элегантно. Ей было важно выполнить все как следует, и в нормальных условиях она делала бы это с удовольствием. Она понимала, что есть за что критиковать ее там, где речь шла о вопросах, связанных с личным составом, но в том, что касалось организации и администрирования, никто не мог ее ни в чем упрекнуть. Перебирая бумаги, Хилари подумала, сильно ли она будет — если вообще будет — скучать без этой своей работы, когда они с Алексом поженятся и переедут в Лондон. Ей самой было удивительно, как мало ее трогал уход с АЭС. Эта часть ее жизни закончилась, и она распрощается с ней без сожалений, покинет навсегда этот стерильно чистый коттедж, который так и не стал, да и не мог стать, ее настоящим домом, без сожаления оставит станцию и даже свою должность. Она начинает новую жизнь: новая должность Алекса; ее собственный новый статус в качестве его жены; приемы, которые следует проводить, как надо, и на которые следует приглашать тех, кого надо; продуманно выбранная работа; путешествия… И у нее будет ребенок — ребенок Алекса.