Ухищрения и вожделения

А сам он стоит здесь потому, что так пожелал Рикардс; это Рикардсу понадобилось, чтобы он оказался в этой комнате именно в это время. Он вполне мог осмотреть труп Свистуна завтра, в морге, или, поскольку он вряд ли мог заявить, что у него не хватит для этого выдержки, — на секционном столе во время вскрытия. И все лишь для того, чтобы подтвердить то, что вовсе не нуждалось в подтверждении: этот тощий и малорослый убийца — вовсе не двухметровый верзила — Душитель из Баттерси, которого кому-то удалось один раз мельком увидеть. Но Рикардсу нужна была аудитория, нужен был он, Дэлглиш, с его опытом в криминалистике, с его неколебимым спокойствием и сдержанностью, в лицо которому он, Рикардс, мог швырнуть всю горечь, отчаяние и боль своей неудачи. Пять погибших женщин, а их убийца — тот самый подозреваемый, которого опросили и отпустили с миром в самом начале расследования. Запах провала долго еще будет щекотать ноздри если не у других, то у него самого, очень долго после того, как угаснет газетная шумиха и закончится официальное расследование. И вот теперь — эта шестая смерть, смерть Хилари Робартс, которая могла и не погибнуть, а если и погибла бы, то уж наверняка не так, успей они остановить Свистуна раньше. Но Дэлглиш ясно чувствовал: есть что-то гораздо более личное, чем профессиональная неудача, и это что-то добавляло масла в огонь, разжигая злость и вызывая столь нехарактерную для Рикардса жестокую грубость выражений. Дэлглиш подумал: может, это как-то связано с его женой, с ребенком, который вот-вот родится?

— А что будет с собакой? — спросил он.

Рикардс вроде бы и не заметил нелепости вопроса.

— А вы как думаете? Кто захочет взять пса, который был там, где был его хозяин, и видел то, что видел он? — Рикардс опустил глаза на застывающее тело, потом, взглянув на Дэлглиша, резко сказал: — Вам-то его небось жалко.

Дэлглиш не ответил. Он мог бы сказать: «Да, мне его жаль. И его жертв тоже. И вас. А впрочем, и себя — иногда». Еще он подумал: «Только вчера я читал «Анатомию меланхолии». Странно. Роберт Бертон, священник из Лестершира, семнадцатый век. Сказал все, что можно было бы сказать в этот момент». Слова прозвучали в памяти так ясно, будто он произнес их вслух:

«Их добром и их телом мы можем распорядиться сами, но только Господь знает, что станет с их душами; Его милосердие может свершиться inter pontem et fontem, inter gladium et jugulum — в промежутке между мостом и потоком, между ножом и горлом».

Рикардс вдруг странно и резко встряхнулся, словно вздрогнул от сильного холода. Потом сказал:

— Ну что ж. Во всяком случае, он сэкономил государству стоимость его содержания в течение двадцати лет. Один из аргументов в пользу сохранения жизни таким, как он, то, что мы можем что-то выяснить, чему-то научиться, добиться, чтобы такое не повторялось. Но можем ли? Мы посадили под замок Страффена, Брэйди, Нильсона. Многому мы от них научились?

— Ну, я думаю, вы бы не повесили сумасшедшего? — сказал Дэлглиш.

— Я бы никого не повесил. Я отыскал бы менее варварский способ. Но они ведь не сумасшедшие, вот в чем дело. Во всяком случае, пока не пойманы. До тех пор они справляются с жизнью так же, как большинство других людей. Потом мы вдруг обнаруживаем, что они чудовища, и решаем — вот так сюрприз! — классифицировать их как сумасшедших. От этого делается все гораздо понятнее. Нам больше не надо думать о них как о существах, принадлежащих роду человеческому. Нам больше не надо употреблять слово «зло». Все сразу чувствуют себя намного лучше. Хотите повидаться с его матерью, а, мистер Дэлглиш?

— Не вижу смысла. Он явно не тот, кем занимается наш отдел. Да я ни одной минуты и не сомневался в этом.

— Вам надо бы повидать его мамочку. Настоящая стерва, скажу я вам. А как ее зовут знаете? Лилиан. «L» — первая буква. Психиатру будет над чем голову поломать. Это она сделала его таким. Но мы же не можем проверять всех, чтобы сказать: этот может иметь детей, а этому нельзя такое дело доверить. Тем более — доверить их воспитание. Я-то думаю, когда она его родила, она ведь что-то к нему все-таки чувствовала? Надеялась, какие-то планы строила. Вряд ли она понимала, кого родила на свет, верно? У вас никогда не было детей, мистер Дэлглиш?

— Был сын. Очень недолго.

Рикардс пнул каблуком дверь, не очень сильно. На Дэлглиша он не смотрел.

— Черт бы меня побрал. Совсем из головы вон. Простите. Выбрал время спрашивать — что для вас, что для меня.

На лестнице послышались чьи-то уверенные шаги. Вскоре они раздались в коридоре. Дэлглиш заметил:

— Судя по шагам, патологоанатом прибыл.

Рикардс не отреагировал. Он прошел к комоду и указательным пальцем тихонько подтолкнул пирамидку спутанных волос, двинув ее по полированной крышке.