Ухищрения и вожделения

Констебль у входа отдал им честь, и они прошли через вестибюль в холл, встретивший их запахом краски, свеженатертых полов и лавандового дезинфектанта. Все здесь блистало прямо-таки гнетущей чистотой. По яркому цветастому ковру шла узкая дорожка из прозрачного пластика. Обои явно только что сменили; на каждой из стен узор был иной. Сквозь раскрытую дверь столовой видны были столики на четверых; каждый — под белоснежной скатертью; на каждом — небольшая вазочка с искусственными цветами: желтые и белые нарциссы, мелкие продолговатые розы. Муж и жена, вышедшие откуда-то из глубины дома им навстречу, выглядели такими же опрятными, как их гостиница. Билл Картер, франтоватый, небольшого роста, казалось, только что сошел с гладильной доски: складки на брюках и на рукавах белоснежной сорочки словно бритва, узел галстука завязан совершенно безупречно. На его жене было летнее платье из цветастого кримплена, поверх него — белый вязаный свитер. Она, видимо, недавно плакала. Ее круглое, почти детское лицо под тщательно уложенными светлыми волосами покраснело и припухло, как от пощечин. Разочарование ее — ведь приехали только они двое — было совершенно очевидным.

— Я думала, вы приедете его забрать, — сказала она. — Почему вы его не заберете?

Рикардс не стал представлять Дэлглиша, только сказал:

— Обязательно заберем, миссис Картер, как только патологоанатом его посмотрит. Теперь уже не долго ждать. Он уже выехал.

— Патологоанатом? Это ведь доктор? Зачем вам доктор? Он ведь уже умер, верно? Его Билл обнаружил. У него же горло перерезано. Господи, да мертвее и быть нельзя!

— Он пробудет здесь теперь уже не очень долго, миссис Картер.

— Билл говорит, вся простыня залита кровью. Он меня туда не пускает. Да я и не хочу на это смотреть. И ковер весь испорчен. Кровь ужасно трудно выводится, это всякому известно. Интересно, кто нам заплатит за ковер, за кровать? О Господи, я-то думала, может, теперь у нас все пойдет на самом деле хорошо. Зачем он вернулся сюда, чтоб такое над собой сделать? Не очень-то хорошо с его стороны, правда ведь? Только о себе заботился, вот что я вам скажу.

— Он был не очень-то заботливым человеком, миссис Картер.

Ее муж обнял ее за плечи и увел прочь. Не прошло и минуты, как он появился снова и сказал:

— Это все шок. Естественно. Она очень расстроена. А кто на ее месте не расстроился бы? Вы знаете, как пройти наверх, мистер Рикардс. Ваш полицейский все еще там. Я не пойду с вами, если не возражаете.

— Конечно, мистер Картер. Я знаю, как туда пройти.

Картер вдруг обернулся и произнес:

— Ради Бога, сэр, заберите его поскорее, очень прошу.

Дэлглишу показалось, что он тоже плачет.

Лифта в гостинице не было. Дэлглиш вслед за Рикардсом прошел три пролета вверх по лестнице, потом вдоль узкого коридора в глубь дома и свернул направо, в короткий тупичок. Молодой полицейский, сидевший у двери, поднялся со стула и, открыв левой рукой дверь, прижался к стене, чтобы дать им пройти. В нос ударил густой запах — запах крови и смерти.

Свет в комнате был включен. Низко свисавшая с потолка лампа в дешевом розовом абажуре ярко освещала ужасное зрелище. Кровать стояла в крохотной комнатушке, чуть больше чулана, с маленьким, под самым потолком, окном, из которого открывался вид разве что на небо. Места здесь хватало только для этой кровати, стула, тумбочки и небольшого низкого комода, служившего одновременно и туалетным столиком. Над ним висело зеркало. Комната, как и все в гостинице, была угнетающе опрятной, и то страшное и неопрятное, что лежало на залитой кровью постели, выглядело поэтому еще более страшным. Разверстое горло с белыми сморщенными сосудами и провал рта над ним, казалось, возмущенно протестуют против этого порядка, против всех этих приличий. На шее не было видно пробных надрезов, и Дэлглиш подумал, что этот единственный акт уничтожения, акт насилия над собственной плотью потребовал, должно быть, гораздо большего напряжения сил, чем то, на которое могла быть способна детская рука с тонкими согнутыми пальцами, лежавшая теперь на затвердевшей от темной засохшей крови простыне. Нож — пятнадцать сантиметров окровавленной стали — лежал рядом с этой рукой. Почему-то Свистун разделся, готовясь к смерти, и теперь лежал в майке, трусах и коротких нейлоновых носках синеватого цвета, отчего казалось, что на ногах трупа уже появились признаки разложения. На стуле у кровати лежал аккуратно сложенный костюм — темно-серый, в полоску. На спинке стула — белая в голубую полоску сорочка из быстро сохнущей и не требующей глажки ткани, на ней — галстук.

Под стулом — поставленные аккуратно бок о бок ботинки, сильно поношенные, но начищенные до зеркального блеска. Небольшого размера, они были бы впору девушке.