Ухищрения и вожделения

Отец, конечно, не может не заметить, как изменился у нее голос. Терезе казалось, что губы у нее так пересохли, что даже видно, какие они серые и распухшие. Она низко наклонила голову, почти уткнувшись в малыша, чтобы отец не видел ее лица. Но отец не смотрел на нее. И ничего не говорил. Стоя к ней спиной, он наконец произнес:

— Значит, Свистун, да? Добрался до нее все-таки? Ну что ж. Сама виновата. Давно напрашивалась.

— Нет, папочка. Это не мог быть Свистун. Помнишь, мистер Джаго вчера вечером звонил, в полвосьмого, и сказал, что Свистун умер… А когда он сегодня утром звонил, он сказал, хорошо, мол, что вчера нам дозвонился и сказал про Свистуна. И что ты поймешь почему.

Отец по-прежнему молчал. Она слышала, как зашипела в кране и полилась в чайник вода, видела, как отец медленно отнес чайник на стол и вставил вилку в розетку, потом достал с полки кружку. Тереза чувствовала, как колотится у нее сердце, ощущала теплую тяжесть братишки на руке, подбородок ее касался нежного пушка на голове Энтони. Она спросила:

— Пап, а что мистер Джаго хотел сказать?

— Он хотел сказать, что тот, кто убил мисс Робартс, собирался свалить это на Свистуна. А это значит, что полиция будет подозревать тех, кто не знал, что Свистун умер.

— Но ты-то знал, папочка, ведь я же тебе сказала.

Тут отец обернулся и произнес, не глядя на нее:

— Твоей маме не понравилось бы, что ты говоришь неправду.

Но он не сердился и не собирался ее ругать. В голосе отца Тереза не расслышала ничего, кроме величайшей усталости. Она спокойно ответила:

— Это вовсе не неправда, пап. Мистер Джаго позвонил, когда ты был во дворе, в уборной. Когда ты пришел, я тебе сказала.

Отец повернул к ней голову, и она встретила его взгляд. Никогда еще Тереза не видела в его глазах такую безнадежность, никогда еще он не казался ей таким побитым, как в этот момент.

— Ну, правильно, — произнес он. — Ты мне говорила. Так и скажешь полицейским, когда тебя спросят.

— Конечно, папочка. Я скажу им, как все было. Мистер Джаго сказал мне про Свистуна, а я сказала тебе.

— А что я тебе ответил, ты помнишь?

Сосок рожка слипся. Тереза вытащила его изо рта Энтони и потрясла бутылочку, чтобы впустить туда воздух. Энтони немедленно завопил от возмущения, но Тереза утихомирила его, заткнув ему рот соской.

— Кажется, ты ответил, что это хорошо, — сказала она. — Что теперь мы все будем в безопасности.

— Да, — сказал отец. — Теперь мы все в безопасности.

— Это значит, что нам не надо теперь уезжать из дома?

— Это от многого зависит. Во всяком случае, если и придется уезжать, то не сразу.

— А к кому он теперь перейдет, пап?

— Не знаю. Кому она завещала, тот его и получит. Так я думаю. Они могут захотеть его продать.

— А мы можем его купить, а, пап? Как было бы хорошо, правда?

— Это ведь зависит от того, сколько за него запросят. Какой смысл нам сейчас об этом думать? Пока что нам тут и так хорошо.

Тереза спросила:

— А полицейские прямо к нам сюда придут?

— Обязательно. Скорей всего прямо сегодня.

— А зачем они к нам сюда, а, папочка?

— Чтобы выяснить, знал ли я, что Свистун умер. Спросить, выходил ли я из дома вчера вечером. Они скорее всего будут здесь, как раз когда ты из школы вернешься.

Но она вовсе не собиралась сегодня идти в школу. Сегодня было важнее не оставлять отца одного. И у нее уже наготове причина — схватило живот. И это было правдой… ну, почти. Присев утром в уборной, она чуть ли не с восторгом обнаружила первые розоватые признаки начинающейся менструации.

— Но ты ведь никуда не выходил вечером, правда, пап? — сказала она. — Я была тут все время, пока не пошла спать в четверть девятого. И мне слышно было, как ты тут внизу ходишь. И телевизор я слышала.

— Телевизор не алиби, — ответил он.

— Но я ведь спускалась вниз, папочка. Помнишь? Я пошла спать рано, в четверть девятого, но не могла уснуть, и мне пить очень хотелось. Я спустилась сюда попить воды. А потом сидела в мамином кресле и читала. Как же ты не помнишь, папочка? Я тут сидела до полдесятого, только потом уже пошла спать.

В ответ ей послышался стон. Потом отец сказал:

— Да. Помню.

Вдруг Тереза осознала, что двойняшки вошли в кухню и стоят бок о бок у самой двери, глядя на отца ничего не понимающими глазами.

Она сказала резко:

— А ну-ка, быстро назад и одеваться! Разве можно спускаться вниз вот так, неодетыми? Вы же простудитесь!

Девочки покорно повернулись и зашлепали босиком вверх по ступенькам.

Чайник плевался паром. Отец выдернул вилку из штепселя, но не двинулся, чтобы заварить чай. Вместо этого он сел у стола, низко опустив голову. Терезе показалось, что он шепчет: «Куда я гожусь такой? Куда я гожусь?» Лица его она не видела, но на миг ее охватил ужас: она подумала, что отец плачет. С Энтони на руках, держа рожок и не переставая кормить малыша, Тереза поднялась с кресла и подошла к отцу. Обе руки у нее были заняты, но она встала очень близко к нему, почти вплотную. И проговорила:

— Все хорошо, папочка. Ты не волнуйся. Все будет хорошо.

Глава 2