Ухо, горло, нож. Монолог одной вагины

Тут мы ждали допоздна, и вернулись мы опять в ров. Голодные были. Утра мы дождались опять во рву. Фонарик у меня был, могли мы и посветить чуток, да нельзя светить-то. Убьют. А утром куда деваться. Дождь полил, ветер. Внизу вода, сверху вода. Спать охота, голод мучает. Куда деваться-то. И ничего мы не набрали. Говорит кума, пойду я в дом свой, говорит, и принесу что-нибудь нам поесть, говорит. Да что ж ты нам принесешь, когда нет там ничего. Принесу, говорит, у меня там чуток печенья было, кусок хлеба тоже, а то вдруг и курицу какую найду… Вот так. Что-то да принесу. Пришла кума, принесла четыре, может пять, яиц, мы разложили огонь, так, чтобы дыма не видно было, чтоб не выдать себя. Выпили кофе и говорим одна другой, хватит нам здесь топтаться. Подадимся и мы на Велебит. А коли нас схватят, коли нас убьют, значит, убьют. Пошла кума еще посмотреть один дом и сразу вернулась, говорит, вернулась Пепа с Велебита. Пошли к ней. Пришли мы к Пепе, и тут мы остались у нее. Там была и еда хоть какая, фасоль у нее была, окорок копченый, так мы и остались вместе. Дней пятнадцать были. Но узнали про нас четники и вражье войско. И пришли. Один вылез из машины и говорит нам так, что в его доме убили полицейские пятерых братьев и отца и мать. И что он из Удбины. Что всю его родню перебили день назад. «Так не знаю я, — говорю. — Чего нас наказывать, если это, того, не наши». Спрашивают они сначала куму, где ее сыновья. А кума моя говорит, один в Германии, один в Сплите, говорит. «Ах так, — говорит он, — те, из Германии, помогают усташам^[39], а которые из Сплита, так те против нас воюют». Я ногой-то ее вот так пихаю, чтобы не говорила ничего, а он это заметил. И говорит нам так: «Хочу крови напиться! Хочу убивать! Хочу резать! Мое теперь время, и точка!» Говорит тут маленький такой, взводным его называли: «Так, тетки, не вздумайте никуда идти, он увидит, убьет вас, я его знаю». А тот, который хотел крови напиться, отправился в Свети Рок посмотреть, знают ли про нас военные. Позже приехал Миле, он в военном том корпусе, Банялучском. И он увез ту Пепу в Баня-Луку. Мы с кумой одни остались. И еще хотели остаться на пятнадцать дней, потому что не знали, куда нам деваться. А тот работник кумы, тот Крсте, он в Далмацию собирался, он с нами не хотел дальше быть, надоело ему.