Ухо, горло, нож. Монолог одной вагины

Я ненавижу бедняков. Они мне отвратительны. Я всегда думала, что буду богатой. Мы, собственно, в определенном смысле и богаты. Когда моему Кики удается продать пять-шесть контрабандных костюмов, мы получаем разом две тысячи евро. Сразу чувствуешь себя по-другому. Когда на шее у тебя паломапикассо, на ногах бруномали, когда ты одет в кашемир барберри… превращаешься в кого-то другого. Как-то раз, когда еще была война и затемнение, мы с Кики на нашем старом стоядине[9] везли за бугор полмиллиона марок… Дело было так. По ящику показывали сантабарбару. А наша Аки обожает сантабарбару. Так же, как и я; думаю, вы меня понимаете. Если не хочешь на границе вляпаться, нужно тащить с собой маленького ребенка. Таможенники ведь тоже люди. Когда они видят в машине маленького ребенка, или пакет с памперсами, или детское питание… в общем, они становятся немножко другими. Ладно, давайте я начну все с начала. Чтобы вы въехали. Мой Кики должен был переправить пятьсот тысяч марок одному своему деловому партнеру за бугром. Поэтому мы погрузили в наш старый стоядин и нашу Аки, которая все время ревела из-за сантабарбары. Когда мы обдумывали план действий, нам показалось, что этого недостаточно. Поэтому Кики купил в цветочном магазине похоронный венок, а на ленте попросил написать: «Прощай, наша любимая тетя Йожица! Твои Аки, Кики и Тонка». Прикинули? Типа мы в ночь-заполночь везем венок нашим родственникам в Илирскую Бистрицу. Это, если не знаете, село рядом с границей. Не торопите меня. Полмиллиона марок Кики запихал в Акин розовый барби-чемоданчик. Вы думаете, что полмиллиона марок это гора купюр? Вовсе нет. Хорватские таможенники нам только рукой помахали. Но не словенские! «Куда следуете?», «С какой целью?» Я все время сидела, печально опустив глаза из-за покойной тети Йожицы. Мы с Кики ужасно поругались из-за этого венка. ОК. Теперь я понимаю, что это было глупо. Как сейчас помню, когда Кики появился в кухне с этим венком, я сказала:

— Кики, как ты мог проглядеть, они же написали «Прощай, наша любимая…» на белой ленте. Белая только для детей…

— Не перди, — сказал Кики, — фиолетовой у них не было. Война. Все разобрали. Какая разница, какого цвета лента?

— Кики, — сказала я, — нельзя пренебрегать мелочами, когда везешь за бугор полмиллиона марок. Кики, мы можем жутко вляпаться из-за этой ленты. А вдруг таможенник спросит, почему «Прощай, наша любимая…» для тети Йожицы, то есть старой дамы, написано на белой ленте, хотя белая лента полагается детям и молодежи…

Я так и сказала: «молодежи». Чудное слово. Понятия не имею, как у меня эта «молодежь» с языка слетела. Кики просто осатанел. Жалко, что вы не знакомы с Кики. Он хороший. И мы с ним любим друг друга. Тридцать лет вместе прожили. Завтра я его брошу, но это не значит, что мы не любим друг друга. Просто люди, бывает, расстаются. A-а, ясно. Вас нервирует, что я собираюсь бросить Кики. Да. Кики редко сатанеет, но уж если осатанееееет! В тот вечер он осатанел! Он его швырнул. Венок. Изо всех сил треснул венком с прощайнашалюбимаятетяЙожица об пол. Кики вообще-то розовый. Я имею в виду цвет его лица. Но в тот вечер кровь куда-то отлила от его щек. Просто исчезла. Мой Кики разом стал белым. «Проклятая курва!» Мой Кики никогда, никогда, никогда не говорит мне «курва». «Это борьба за выживание! Борьба не на жизнь, а насмерть! Или мы попадем за эту вонючую границу или не попадем. Чего ты мне нервы треплешь? Чего ты мне голову морочишь? Лучше помоги мне! Помоги! Корова безмозглая!» Да. Тут Кики заплакал. Он скулил и скулил как дворняга. Я прижала к себе его голову, он сидел в кухне, на полу, рядом с венком с белой лентой. Да, я вам уже говорила. И скулил. Мне было грустно, что он назвал меня курвой. Но всегда можно найти смягчающие обстоятельства. И я прижала его голову к себе и сказала:

— Не плачь, не плачь, не надо… Просто я подумала, что нехорошо, если на венке для старого человека, для тети Йожицы, будет белая…

ОК. Вы не поверите. Кики захохотал. Громко. Да что там громко. Он заржал. Заржал, закинув голову. Я видела все его коронки. А под ними золото. Ему бы надо поменять их. Поставить полностью фарфоровые. По сто евро за штуку. Это куча денег. Только надо смотреть, чтобы не надули. Чтобы зубной, а они все жулики, не поставил фарфор и на верхние, и на нижние зубы. Потому что тогда что-то стирается. Когда зубы чистишь или жуешь. Не помню, что именно.

— Тонка, — сказал наконец Кики, — сконцентрируйся.

Ничего себе слово: «сконцентрируйся»! А он именно так и сказал: «Сконцентрируйся».

— Тети Йожицы не существует. Нет ее. Она не умерла. Она вообще никогда не жила. У нас нет ничего общего ни с какой тетей Йожицей. А даже если бы и было, то она бы плевать хотела на цвет ленты. Она же мертвая. Послушай, давай больше не будем об этом. Я устал.

Я прижимала голову Кики к своей груди, четвертый размер, 85С, и гладила его курчавые волосы.