Уход на второй круг (СИ)

В дополнение ко всему наваливалась чертова «свадьба», очень точно разыгрываемая тамадой. Ксения всерьез задавалась вопросом, каким она хотела бы видеть свой юбилей, и заставляла себя сосредоточиваться на глупых конкурсах, лишь бы не думать о том, чему никогда не сбыться. К счастью, ее минула участь оказаться среди конкурсантов — то ли родители предупредили ведущую, то ли лицо Ксении с самым красноречивым выражением не располагало к игривому настроению. Не оказывалась она и среди танцующих. Присутствие Глеба надежно охраняло от случайных предложений. И не только. Кто бы ни появлялся на горизонте, от гостей до родителей, с праздным ли любопытством или с искренним интересом, он умудрялся так быстро и уверенно перехватывать инициативу, что в результате «визитеры» едва ли не забывали, зачем подходили.

С Панченко могли возникнуть проблемы. В самом начале вечера он подкатил с банальным и подчеркнуто корректным «визитом вежливости». Но недовольство на его лице читалось слишком уж явственно. Поджимал губы, говорил тосты, участвовал в конкурсах и периодически поглядывал на Ксению, все сильнее набираясь. Его взгляд, один из многих любопытствующих, был навязчивым и разочарованным одновременно. Выжидающим. Естественно, никто не любит оказываться дураком, а в каком-то смысле ее родители сделали из него дурака. И отговорки Ксении про опоздание — всего лишь отговорки. Когда ее «опоздание» позволило Виктору Антоновичу утащить себя для вполне ясной цели выпить за здоровье молодых, Володя воспользовался представившейся возможностью и подкатил к Басаргиной-младшей.

— А дочка виновников торжества совсем не танцует? — с усмешкой спросил он. — Или ей кавалер не позволяет?

— Это у кавалера надо бы спросить, — отозвалась Ксения миролюбиво. — Но я все равно не танцую.

— Может, не те приглашают?

— Не может. Я просто не танцую.

— А когда-то танцевали, я помню, — криво усмехнулся Володя. — Когда ваш муж…

— Когда-то танцевала, — мысленно посылая его к черту, сказала она. — Теперь не танцую.

— А я тоже, — рассмеялся он. — Хотя мне и проще, чем вам… переживать.

— Чем же?

— Я никого не хоронил. Конец моего брака ознаменован штампом о разводе.

— Вам есть, чем гордиться, — не сдержалась Ксения и фыркнула.

— А может, всё-таки к черту все и потанцуем?

— Я — не танцую!

— Хорошо. Тогда я вам позвоню? Можно будет встретиться? Или ваш… как его? Глеб? Будет против? Скажите прямо, у него есть основания быть против?

— А вы были бы «за», если бы ваша жена встречалась с другими мужчинами? — спросила она в свою очередь.

— Все настолько серьезно? — вопрос прозвучал как-то жалко, что не сочеталось с его видом — чуть на подпитии, уставшим и помятым, но все-таки очень солидным.

— Все очень серьезно! — раздалось рядом весело и бодро. — А вы о чем?

— О танцах, — сказала Ксения.

— Не, танцы не мой конек, — Парамонов снова поцеловал ее щеку, будто бы утверждая какие-то собственные права, и, совсем не обращая внимания на притихшего горе-ухажера, спросил: — Ксёныч, я курить. Со мной?

Она тут же поднялась со стула, будто только этого и ждала.

— Не надо мне звонить, пожалуйста, — сказала Ксения Панченко и повернулась к Глебу. Тот взял ее за руку и повел к выходу. Его ладонь была теплой, почти горячей. Большой, такой, что ее ладошка в ней почти полностью терялась. Его пальцы быстро скользнули по ее запястью поглаживающим движением. Почти обжигая. А он на ходу бросил:

— Чтоб тебя охранять, меня одного мало. Рота нужна.

— Мне достаточно. Я тоже умею себя… охранять.

— Это я заметил. Там холодно, давай пальто заберем, а то простудишься.

— Совет врача? — рассмеялась она.

— Нет. Типа забочусь.

Ксения кивнула. Они забрали одежду из гардероба и вышли на крыльцо. Снег больше не шел, но кое-где серебрился теперь под желтым светом фонарей, освещающих самые отдаленные уголки парка, но при этом создающих атмосферу уюта и романтики. Ксения накинула на голову шарф и стала медленно спускаться по ступенькам. Глеб шел рядом, доставая из кармана сигареты и зажигалку. На мгновение та вспыхнула возле его лица огоньком, и он закурил, глубоко затянувшись и выпустив струйку дыма.

Он не солгал — действительно заботился. Видел же все. Этих друзей-родичей, круживших вокруг любопытными стервятниками. И бесился, и восхищался. Не выносил вмешательства в свою жизнь, но в его и вмешиваться-то было толком некому. Кроме, наверное, Осмоловского. А вокруг нее кипит и бурлит, только вряд ли она тому рада. Черт его знает, что лучше: одиночество наедине с собой или среди людей?

— Мне твой отец понравился, — наконец, сказал он. — Ходячий позитив.

— Да? Это ты Дениса не видел. Там вообще зашкаливает.

— Если есть тормоза, то не страшно. А ты в маму? Вы похожи очень. И это комплимент.

— Наверное, я в себя, — она остановилась. — Маме свой комплимент говорил?

— Обязательно. Я воспитанный.

— Ну тогда все, ты ее покорил!

— Лишь бы Виктор Антонович не взревновал.

— Папа может, — со знанием дела заявила Ксения.