Он увидел ее минут через сорок. Она сосредоточенно катила по тротуару свой чемодан, а рядом деловито шел с ней в ногу мужчина — «мечта всех баб»: высокий и в форме. Они о чем-то говорили, вернее, говорил он. Эта парочка подошла к машине Ксении, она открыла багажник, но поставить в него чемодан не успела — пилот перехватил его и отправил в машину сам. А после так же быстро и уверенно перехватил за талию Басаргину и притянул к себе. Судя по движениям Ксении, она пыталась оттолкнуть его от себя, но мужские руки держали крепко.
И все. Перекрыло. Наблюдать стало невозможно — да и что наблюдать-то? Как она выдирается?
Вспомнил себя, когда красавец в погонах летел в февральскую слякоть, держась за нос. И почувствовал, как холодный воздух еще сильнее распаляет злость. Так бывает — чтоб от холода становилось горячо?
— Твою ж мать, — гундосо выдыхал от неожиданности пострадавший, продолжая прижимать пальцы к лицу.
— Еще раз увижу — убью нахрен! — прорычал Глеб, наклоняясь над пилотом. В том, что повержен пилот, сомневаться не приходилось.
— Ты кто такой?
— Тебя не касается. Вали!
— Совсем с ума сошел, — сердито сказала Ксения Глебу и наклонилась к Фризу, протягивая руку. — Вы живой? Машина ваша далеко?
— Это твое счастье? — прокряхтел Игорь, кивнув на Парамонова.
— Типа…
— Сочувствую. Скажешь, когда надоест.
Фриз встал без ее помощи. Смерил Глеба еще одним взглядом и хмыкнул, отчего у того снова зачесались кулаки, но и отвечать смысла не видел. Не маленький. Просто смотрел, как пилот уходит все дальше по парковке. И не решался выяснять: надоест?
— Нахрена ты влез? — спросила Ксения, тоже провожая взглядом командира.
— То есть должен был не лезть? — осведомился Глеб, чувствуя, как нарастает раздражение.
— Да ты вообще ничего не должен, — возмутилась она и, наконец, посмотрела ему в лицо.
— Вот как? — так надоест или нет? Или этот вопрос теперь не актуален? Он хмуро кивнул. — И то, что он тебя лапал, меня волновать тоже не должно было?
— Во-первых, он меня не лапал. А во-вторых, по какому праву ты считаешь возможным размахивать кулаками?
— По какому праву? — Парамонов навис над ней, внимательно глядя в глаза. Нифига не находил того, что по идее должен был найти после месяца траха. И сердился теперь уже не на летчика-испытателя его нервов, не на Ксению — а на себя. Забывчивость — дурное свойство человеческой головы. Наклонился еще ниже и проговорил:
— Наверное, по тому же, по которому влез по осени в твою квартиру. Меня прет спасать нуждающихся.
— Я не нуждаюсь! — выдохнула она зло.
— Я видел другое! Прости, меня так воспитали!
— Лучше бы тебя научили включать мозг.
— То есть я еще и тупой? Ну да, естественно, — заржал он, мрачно рассматривая Ксению, — идиот, которому мозга не хватило. Только учти, я и правда никаких прав на тебя не заявлял. Я всего лишь отшвырнул хама. Или он не хам?
— Вот сейчас — ты не поймешь.
— А ты объяснять не пробовала!
— Я объясню! — рявкнула Ксения. — Ты сейчас дал в морду командиру моего экипажа. А у меня послезавтра рейс. Вот только не знаю, состоится ли он. Или меня отстранят. Что его остановит снять побои и накатать жалобу, а?
Она резко развернулась и дернула дверцу, села в кресло, завела двигатель. Парамонов рванул к ней и, не давая закрыться, выкрикнул:
— И поэтому ты терпишь шантаж? Или, может, тебя это положение вещей устраивает как плата за полеты?
— Не твое дело!
— Мое дело тебя трахать?
— Можешь не трахать, — ответила она спокойно и захлопнула дверцу, отгородившись от Глеба.
Несколько мгновений он позволял себе стоять, сунув руки в карманы куртки, смотреть, как ее машина плавно выезжала с парковки, и злиться. Злиться молча, ощущая, как эта злость продолжает распространяться по телу. В то время, как хотелось орать и колошматить вокруг все, что попадется.
Поставила на место. Ксения поставила его на место. Она сделала именно то, чего он хотел в самом начале их отношений. Еще с утра это вспоминалось как нелепица. А теперь… его поимели.
— Поимели, Парамонов, — процедил Глеб сквозь зубы. Дебильная привычка говорить с самим собой. Чего еще ждать от сумасшедшего?
У Ксении Басаргиной полеты и командир экипажа. Куда там фельдшеру, который живет на земле без кожи? Содрал с себя когда-то. Оказалось, это не смертельно. Больно, мучительно, грозит инфекциями и кровотечениями, но не смертельно. Вот сейчас царапнуло.
Их разделяли два лестничных пролета и двадцать четыре ступеньки. Тысячи метров между небом и землей и его койка на станции скорой помощи. Непреодолимое расстояние. Глеб выругался и посмотрел наверх, в непроглядную серую высь. Туда, где летали ее самолеты.
Следующее, что сделал, — ломанулся к своей машине. Запрыгнул внутрь, выхватил телефон и уставился на дисплей. Петрусь отпадает. Жена и ребенок. Илонка тоже. Даже несмотря на то, что ее-то он может трахать, чувствуя себя человеком. Какие еще варианты? Разве они есть? Он один. Выгнал всех. Молодец, чё!