— А я решила, ты досыпать пошел, — Ксения оказалась не на кухне, а рядом. Оперлась о подоконник и тоже втягивала носом утренний воздух, свежий, прохладный. Парамонов повернул к ней голову. Долго смотрел на тонкий профиль. Не верил. Не верил. Не мог поверить. И все, что ему оставалось, как вчера ее брату — растянуть губы в улыбку. И снова нацепить маску. Назад, на место. Пусть будет. Потому что, если тогда у него под ножом умер ее муж, им обоим уже не подняться.
Глеб протянул руку, погладил ее щеку и медленно проговорил.
— О, взгромоздился на своего любимого конька, — беззлобно проворчала Ксения. — Завтракать пошли!
— Без единого кашля и плевка Парамонов взгромоздился на конька, — продолжил балагурить Глеб. — Пошли, земная моя.
— На тебя еды хватит, на коня — нет.
— Значит, оставляем коня за кадром. Интересно, есть ли шансы, что ты когда-нибудь хоть немного распробуешь чай?
Глаза у Маргариты Николаевны и впрямь были необыкновенные. Такого же цвета, как у Ксении, только чуточку светлее. Они все еще казались немного детскими, наивными, совсем не по возрасту, даже несмотря на сеточку морщин в уголках. Как у Бэмби. И речь не о форме, а исключительно об их вечном чуть удивленном выражении. С грустинкой и радостью одновременно. Может быть, поэтому в нее иногда до сих пор влюблялись сослуживцы отца? Даже чаще, чем влюблялась она сама, а Маргарита Николаевна Басаргина была женщиной влюбчивой. Отец на это безобразие смотрел всегда с улыбкой. Потому что при своей влюбчивости, любила она только мужа.
Сейчас этими самыми своими необыкновенными глазами она скорбно взирала на угоревшую в духовке курицу, покоившуюся на противне в обрамлении не менее сгоревших и развалившихся фруктов, и горестно вздыхала, будто бы случилось самое страшное, что могло произойти в жизни.
— Ксюш, ну как я так, а? — несчастным голосом изрекла она.
— Бывает, — Ксения глянула на птицу, вернее, ее совершенно несъедобные останки, — сейчас что-нибудь придумаем.
Она решительно взяла противень и направилась с ним к мусорному ведру, чтобы, обернувшись, наткнуться на любопытную физиономию Парамонова, застывшего на проходе в кухню.
— У вас тут запах… специфический, — сообщил он с интонацией кэпа. — Виктор Антонович отправил в разведку.
— Передай старшему по званию, что это чужая территория, — отозвалась Ксения, — и любая разведка приравнивается к диверсии.
— Может, помочь чего, а? — спросил Глеб.
Одним из его несомненных достоинств было то, что, живя в гордом одиночестве много месяцев, работы на кухне он не гнушался.
— Ага! Отвлечь Виктора Антоновича.
— Понял, понял, сдаюсь и не лезу, — он быстро сделал шаг к ней, поцеловал в нос и выскочил, подняв руки вверх, из кухни в комнату, где они с Виктором Антоновичем оставили партию в шашки, пока Басаргин на перекуре.
Всю эту прелестную во всех смыслах сцену, задержав дыхание, наблюдала Маргарита Николаевна, боясь их потревожить не то что словом, но даже звуком кухонной утвари. Когда Глеб скрылся, она улыбнулась и проговорила:
— Все-таки он у тебя замечательный!
Время, затраченное на то, чтобы счистить противень, дало возможность Ксении понять, что сейчас воспоследует очередной разговор по душам — давно не было, и что ей следует активировать фантазию для поддержания устоявшейся легенды, но все же требующей периодического подтверждения.
Она подняла голову, сунула противень в мойку и сказала, входя в образ:
— По себе подбирала.
— Да? — мать весело кивнула. — Ну, с чувством юмора у него тоже все в порядке. Для мужика — важно. Ничего нет хуже, чем когда мужик нудный.
— Этот не нудный, поверь!
— Да я и сама удостоверяюсь каждый раз. У него все визиты запоминающиеся. Прям шоу, — мать хмыкнула. — Кормить мы их чем теперь будем? У меня замороженные котлеты есть, но это же… не то. И Денишек придет голодный… Может, послать твоего за новой курицей?
— Курица — не вариант. Поэтому либо котлеты, либо кулинария. Выбирай, — распорядилась Ксения. — А Денишек твой съест все, что дадут. Ему лишь бы много.
— Нет, кулинария — исключено, давай котлеты… Как это я так опростоволосилась… — Маргарита Николаевна тяжело вздохнула и поплелась к холодильнику, открыла морозилку, вынула из нее большой бокс и снова вздохнула. — Я надеюсь, ты своего Парамонова хоть полуфабрикатами не травишь?
— Ничего ему не сделается, — усмехнулась дочь. — И вообще, об этом его надо спрашивать. Для чистоты эксперимента.
— Кем ты меня считаешь? Чтобы я, да за твоей спиной? А?
— Почему за спиной? Исключительно ради повода…
Мать пожала плечами. Шестеренки в голове определенно крутились. Куда они ее приведут, еще неизвестно. Но для начала она подошла к столу со своими котлетами. Открыла крышку и вздохнула. Кажется, очередность вопросов сформировалась. Даже интересно, пользовалась ли она рандомайзером.