Денис вытянулся в струну, сделавшись выше. Даже выше самого Парамонова, что было, пожалуй, редкостью. Метнул быстрый взгляд на Ксению. Ничего не выражающий. А потом глаза его вдруг наполнились улыбкой, словно он в себе что-то включил. А уголки губ расползлись в стороны.
— Пожрать подписывался, в кино — нет. На кой черт я вам там сдался?
Глеб не питал иллюзий. Ни о какой трубке мира речи не шло. Дело было только в хлопочущей у плиты Ксении, на чью худенькую спину сейчас они смотрели оба.
Он не отдаст ее ночи. Ночь — это то, что у них на двоих общего, но устремляясь к свету, ночи он ее не оставит. Если идти по узкому больничному коридору, в котором почему-то не горят лампочки, но различая где-то впереди тусклое мерцание, то можно просто пытаться не выпустить ее руку. Тогда тьма останется позади, а они, в конце концов, выберутся. Просто чувствовать тепло ладони. Гладкость кожи. Мягкое дыхание за спиной. Если бы не она…
Она! Его, вся, полностью. Не отдаст.
Он резко оборачивался и вглядывался в силуэт, почти сливающийся с забивающей все чернотой. Иногда ему казалось, что и нет там никого. Что он все себе придумал. Это терзало. Лишало опоры под ногами. Потому что, оказывается, тогда и незачем идти дальше. Довольно и больничного коридора с его вечным мраком.
Глазам не верил, верил своим пальцам, сжимающим ее запястье. И шел вперед, пока мерцающий свет не приблизился так, что шаг оставался. Ступишь — и выйдешь. Глубоко потянул носом воздух. Здесь он душный. На свету и дышится легче. Сжал крепче ее руку и шагнул вперед.
Плоскость сменилась. Крыльцо дома. Широкая спина, подрагивающие плечи. Темная куртка с широкими контрастными полосами в грязных разводах от копоти. Спасатель.
«По-твоему, это справедливо?»
«Я устал повторять. Ничего нельзя было…»
«Нет, ты скажи, по-твоему, это справедливо? Что я его жене скажу?»
«Он был женат?..»
«Иди ты знаешь куда…»
«У тебя зажигалка есть? Моя не фурычит…»
Щелк. Теперь мерцает тонкий кончик сигареты. До его края уже не добраться. В ладони пусто. Никого нет.
«На зоне Mackintosh ты себе позволить не сможешь».
«На понт берешь?»
«У меня на понты не осталось сил. Я привез тебе живого человека. Ты его мертвым сделал. Ты».
Ничего нельзя было… Я все для этого… все. Ничего нельзя…
Сигарета задрала горло. Спазм. Глеб хапанул воздуха и проснулся, услышав собственный негромкий вскрик. Дернулся. Сел. Из ночи он так и не вышел. Вокруг было темно.
— Ты чего? — раздался рядом сонный голос Ксении. Скользнула рукой по его плечу и устроилась ближе.
Теплая. Гладкая. Мягкая. Не силуэтом. Осязаемая, настоящая.
Глеб часто задышал и откинулся назад, на подушку.
— Ничего, — прошептал он, — ничего, дурь приснилась… спи.
Пошарил рукой по кровати. Нашел ее ладонь. Сжал. Крепче, чем во сне.
— Спи, Ксенька.
— Угу-у-у… — но, кажется, она уже и без того снова спала.
Повернул голову. Уткнулся носом в ее волосы, пахнувшие каким-то травяным горьковатым шампунем. Закрыл глаза. Он не отдаст ее ночи. Или это она его держит, чтобы он не потерялся во тьме?
Посреди развеявшейся тьмы, где-то в глубине квартиры по-прежнему пятым всадником Апокалипсиса разорялся Гару, внося диссонанс в солнечный свет, заливший спальню.
Ксения выбралась из постели и быстро прошлепала на кухню.
— Я проявлю к тебе милосердие по старой родственной дружбе, — прошипела она в трубку. — Я честно тебя предупреждаю: не будет тебе от меня покоя ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером. И не вздумай менять номер телефона!
— Э-э-э-э-э-э! — взорвалась трубка возмущенным басом. — Уже восемь! Я смотрел на часы!
— А как ты думаешь, ночные сеансы когда заканчиваются? — продолжала ворчать Ксения, рухнув на диван. Шумно выдохнула и спросила: — Нормально все?
— Не знаю. Нормально. Ты как?
— То есть ничего не случилось? — хохотнула сестра. — Мир не остановился, небо не рухнуло. Просто Дэну стукнуло в голову позвонить мне в рань несусветную, спросить, как я. Какая ж ты зараза, брат!
— Не бывает заботы по графику! Это тебе не работа, — рассмеялся Денис.
— Угу. Тогда сообщаю: я — хорошо.
— Ну отлично, — непонятно чему обрадовался Дэн. — Это ты с ним родителей знакомила?
— Если ты про Глеба, то — да, — Ксения прикрыла глаза в попытке совместить дремотный транс с раннеутренним разговором.
— То есть это он — «ах, ах»?
— У-у-у… — протянула Басаргина и негромко рассмеялась: — Это что сейчас такое? Режим братской любви — разогнать всех кавалеров сестры?
— Боже упаси! Ты и сама прекрасно с этим справляешься! Просто ты… — Денис ощутимо замялся, прежде чем спросить: — просто… откуда ты его откопала?
Ксения задумалась на мгновение и весело выдала:
— А он сам откопался, — открыла глаза и увидела Глеба, нарисовавшегося в дверном проеме. — Он взломал мою дверь, отремонтировал мои трубы, а я не оценила подвиг.
Парамонов криво усмехнулся и почесал небритый подбородок. Напряженно смотрел на нее, будто бы что-то спрашивал.
— Так это ты
— Не я это! — обиженно возмутилась Ксения. — Это все трубы.
— Ты ж говорила, он алкаш!
— Даже я иногда ошибаюсь, прикинь!