— Не делай вид, что не понимаешь! — вспылил Осмоловский. — На любое мнение найдется другое. И какое примет во внимание суд — большой вопрос. С той стороны были влиятельные родственники, а у них — твердое намерение доказать твою вину.
— Я понимаю. Сейчас — понимаю. Но я два года думаю о том, что было бы, откажись в тот день писать заявление. Я ведь… когда протрезвел, сунулся работу искать… надолго не хватило — слухи разошлись быстрее… Хорошо хоть в скорую взяли.
— За два года было достаточно других слухов.
— Хорошо, — выдохнул Глеб. — Хорошо… Я хочу это место. Правда хочу. Что от меня надо?
— Пока ничего. Мне нужно было твое принципиальное согласие. Я сам… потом позвоню.
— Да… спасибо, — Парамонов потер глаза и поднялся со стула. — И, если все-таки не получится, — все равно спасибо.
— Получится, — кивнул Осмоловский и протянул Глебу руку.
Тот ответил крепким рукопожатием. А потом, когда уже выходил, остановился в проходе и спросил:
— Эта возня ради отца?
Осмоловский от души рассмеялся и, с трудом успокоившись, сказал:
— Иди-ка ты, Глеб, нахрен!
— Пошел, — со смешком ответил Парамонов и вылетел из кабинета.
А потом, за порогом Института, на улице, доставая сигареты из кармана джинсов, отпустил себя. Отпустил буйно колотящееся сердце. Странно мельтешащие в голове мысли, которые сейчас вспыхивали и сразу гасли. Отпустил контроль, которым сдерживал себя, пока шел по коридорам на выход. Все отпустил. И остался один. Даже курить не хотелось.
Хотелось пьянеть от воздуха и переживать мгновение, когда в нем корни свои впервые за два года пустила надежда. Все становилось на свои места. Не много. Но и не так уж мало. И дело даже не в том, сумеет ли помочь Осмоловский. Восхитительным образом он обнаружил, что дело в том, что он все-таки в него верил. Слышал не первый раз, но в первый раз сознавал. Будто бы это притупило память о разочаровании собственных родителей. Нет, не стерло, боли не убрало. Но, может быть, Осмоловский это все и правда не только ради отца?
По пути домой залетел в супермаркет. Разжился там ведерком мороженого, Ксенькиным любимым кофе и клубникой. И когда подъезжал к дому — без музыки и без приключений — точно знал, как проведет этот вечер. В нем будет Ксения.
Вваливаясь к ней в квартиру, где теперь проводил едва ли не больше времени, чем в собственной, он с улыбкой сообщил:
— Грядут перемены!
— Какие именно? — поинтересовалась она вместо приветствия.
— Что ты думаешь о пластической хирургии? — его бровь чуть изогнулась.
— Ничего не думаю, — Ксения вскинула на него удивленные глаза.
— А я вот думаю! — хохотнул Глеб. — Чем заняться? Губы надувать, грудь или кожу за ушами натягивать?
— Тут главное не продешевить, — это она говорила уже из кухни. Одновременно с ее голосом раздавались и другие звуки — от позвякивания посуды до ворчания еды. Он сунулся туда следом за ней. Улыбался. Наблюдал ее возню. Шагнул ближе, вплотную к ее спине, обхватил за талию и уткнулся носом в шею.
— Вагинопластика, говорят, актуальна. Тоже вполне себе вариант. Переучиваться правда. Но какие наши годы.
— Шикарная идея! — кивнула она головой. — Руки мыл, вагинопластик?
— Неа, — хмыкнул Глеб. — Не успел. Что ты там куховаришь?
— Еду! А то на голодный желудок учится плохо, точно знаю.
— Ты думаешь, я прямо сейчас приступлю?
— Кто тебя разберет, — Ксения повернулась в его руках. Теперь видела его лицо. Смотрела спокойно, с улыбкой.
— У меня нет твоей целеустремлённости, — как заворожённый, ответил Глеб. — Мне все всегда само в руки шло. Только в последнее время с этим проблемы.
— Ты нашел способ их решить, да?
— Нашел. Вернее… — он залюбовался россыпью веснушек на ее лице. Они покрывали кожу до самой шеи и уходили за вырез блузки. Глеб знал, что на груди и спине веснушки тоже есть. Летом они стали ярче. Ему нравилось. Коснулся пальцами ее губ. И уже серьезно сказал: — Я сейчас встречался с Осмоловским. Угрожает протекцией. Шанс вернуться, Ксень. По-настоящему.
— Воспользуешься?
— Да. Хочу. Речь о Пироговке, а там больница хорошая… если они согласятся… Осмоловский говорит, что согласятся.
— Хорошо, — Ксения кивнула. — Я рада. Правда, рада за тебя.
— Пока что, наверное, еще нечему, — пожал он плечами. — Но рано или поздно все равно получится.
— Если захочешь, обязательно получится. Есть собираешься? Остынет!
— Собираюсь. И тебя собираюсь. У нас сегодня праздник, только мороженое в морозилку поставлю — растает.
— Приготовился, — рассмеялась Ксения, высвобождаясь из его рук.
— Я пытаюсь внести больше распорядка в свою жизнь. И чуточку больше беспорядка в твою.
— Ну-ну, — усмехнулась она. — Это даже интересно.
— Признай, что тебе это нравится, — выдал Глеб. И завозился с пакетом. Хлопнул дверцей морозилки. Водрузил кофе на стол прямо перед ней. И свалил в ванную, руки мыть. Усмехаясь себе под нос — смешно. Все началось в ванной. Все началось с воды. И поди ж ты!
Потом взглянул на себя в зеркало. Мельком. Пригладил волосы, заложил длинные пряди за уши. Выскочил на кухню, как чертик из табакерки. И уселся на диванчик перед своей тарелкой.