Уход на второй круг

Стретовка встречала их привычной возней людей на улицах. Они отчего-то копошились, куда-то спешили, даже не догадываясь, что совсем рядом, по соседству, в доме у озера через несколько минут поселится теплота, которой никто и не думает делиться.

Когда они выехали за поселок и оказались возле имения Парамоновых, солнце куда-то делось, и поднялся ветер. Потому Глеб спешно затаскивал вещи и помогал Ксении пройти во двор. А оттуда в дом — осторожно придерживая, боясь, что она упадет, не справившись с высоким крыльцом, и понимая, что не может ее не касаться. Втягивая носом ее запах и целуя мягкую прохладную щеку.

— Прозвучит довольно мелодраматично и выглядеть будет дешево. Но не могла бы ты закрыть глаза, — попросил он, неожиданно оробев.

— Ну и как ты себе это представляешь? — хмыкнула Ксения. — Резаная, хромая еще и слепая?

— В идеале я должен был бы тебя вносить на руках, — усмехнулся Глеб. — Гипс мешает.

Она нахмурилась и совершенно серьезно предложила:

— Давай я не буду закрывать глаза, но удивлюсь и восхищусь, как и положено в мелодраме?

— Я так и знал, что мы поладим. Только выглядеть все должно натурально, — с этими словами он, наконец, отпер замок, распахнул дверь, и едва она успела моргнуть, обнаружила почти на пороге прихожей охапку хризантем. Настоящую огромную охапку, стоявшую в напольной вазе. Пушистую и белоснежную, нарядную и свежую, поставленную только в это утро. И рядом точно такой же букет, но ярко-розовых цветов. И желтых. И оранжевых. И ещё, и ещё. Во всех доступных ёмкостях и самых разнообразных видов. По всему дому.

— Зачем так много? — с положенной долей удивленности поинтересовалась Ксения. Сказать, что оторопела, — не скажешь. Кажется, в самом деле раздражена.

— Наверное, за каждый день, что мы не виделись. Не знаю… ты любишь, я помню.

— А если бы я любила мороженое? — она добралась до кресла и неуклюже села, бросив костыли на пол. Парамонов прошел следом, поставил сумку на стул. Мягко улыбнулся.

— Не нравится? Это разовая акция, потом все будет обыкновенно.

— Нравится. Не сердись. Я себя чувствую слоном в лавке изящных вещей.

— В таком случае, ты самый изящный слоник из ныне существующих, — Парамонов подошел ближе и присел перед креслом, устроив подбородок на подлокотнике. — Все заживет. Весной мы будем танцевать.

— Дело не в том, что будет весной, — вздохнула она. — Дело в том, что есть сейчас.

— А сейчас мы наконец-то вдвоем.

— Вдвоем…

Он протянул руку и дотронулся до ее щеки. Медленно погладил. Чувствовал исходившую от нее нервозность. Причин не искал. Они мало говорили в эти недели, не успевали, боялись, не трогали то, что все еще могло болеть. В конце концов, позволили всему идти так, как идет. Какая разница, как идет, когда он нуждается в ней, а она нуждается в нем?

Но сейчас Ксения нервничала. Именно тогда, когда больше всего на свете нервничал и он.

Не зная, что с этим делать, Глеб втянул носом воздух и медленно произнес:

— Хотел, чтобы торжественно, а как-то все… Как думаешь, у нового есть шансы, если начинать бестолково? Не оправившуюся от болезни женщину везти по нашим колдобинам к черту на куличики, объезжать цветочные рынки, скупать у бабок ведрами хризантемы, которые никому не нужны… даже вина предложить не могу — тебе нельзя.

— Ты обиделся, — проговорила Ксения, взглянув на него.

Глаза в глаза. Под ребрами шандарахнуло. Тупо. Глухо. Так же тупо и глухо прозвучал его голос:

— Нет. Обыкновенный Парамонов… с неудавшимся сюрпризом.

— Только не говори, что ты кольцо купил!

Его челюсть медленно сжалась. Медленно и с напряжением, от которого заходили желваки. Зато одним мигом побелело лицо. Парамонов отстранился от кресла — и от нее. Словно бы загородился. Точно так же, как она. И, поднявшись, отошел на два шага.

Ксения молча, вопросительно смотрела на него. Он на нее — нет. Оборвалось. Что-то в душе, что держало все это время с того мгновения, как она произнесла свое «не уходи», лопнуло, обнажая спрятанное глубоко внутри. То, чему он так и не дал прорваться. Потому что не время, потому что она больна, потому что есть шанс, что больше это все не имеет значения.

— Ты правда не понимаешь? — не сказал, выплеснул он, уставившись в окно.

— Не знаю. Я могу ошибаться.

Глеб мотнул головой и теперь уставился на нее:

— Хороша ошибка! Пока не поздно — отвезти тебя к родителям и вернуть вещи?

— Ты чего? — спросила Ксения, удивленно вскинув брови.

— Ничего. Я купил кольцо. Купил. Потому что мне мало притащить тебя сюда и бояться на тебя дышать. Ты мне вся нужна, слышишь? Полностью. Не только твое чертово «сейчас». Сегодня, завтра, всегда. Иначе я не согласен. Как раньше — не проканает. Я все помню, я не забывал, я понимаю, что твое «чудесное исцеление» — не индульгенция за прошлое. Но я больше не могу… У меня точка невозврата пройдена. Пан или пропал, ясно?

Пока он говорил, Ксения отвела от него взгляд, сосредоточенно рассматривая свои ногти. По-прежнему не поднимая головы, она ответила в тишине комнаты, куда стали пробираться сумерки: