Уход Толстого. Как это было

…Мы можем только пожелать ему‚ в той скромной обстановке, среди близкого его сердцу простого народа, в которой он ищет уединения и сосредоточения, беспрепятственно найти то, чего жаждет его душа и чего он так заслужил своими неустанными и бесстрашными трудами в интересах, духовных и материальных, страждущего и порабощенного человечества»[202].

2 ноября

7 часов 25 минут вечера

Телеграмма Александра Львовны Толстой А. М. Хирьякову

«Катаральное воспаление нижней части левого легкого. Сердце работает хорошо. Максимальная температура — 39,8, падает — 37,2. Пульс 104–90. Экспекторация диуреза достаточна. Изжога. Сон спокойный. Душевно бодрый и спокойный».

8 часов вечера

[ПРИЕЗД В АСТАПОВО СЫНА — СЕРГЕЯ ЛЬВОВИЧА ТОЛСТОГО. — В. Р.]

Около 10 часов вечера

[ТОЛСТОЙ ВСТРЕТИЛСЯ С ПРИЕХАВШИМ К НЕМУ СЫНОМ СЕРГЕЕМ. ВСТРЕЧА «ОЧЕНЬ ТРОНУЛА» ЕГО. — В. Р.]

Из «Очерков былого»

Сергея Львовича Толстого

2 ноября

«Все мы смотрели на будущее хотя и с тревогой, но и с надеждой. Доктора нашли воспаление обоих легких, главным образом, левого легкого. Вечером температура была высокая, около 39°. Но пульс, говорили врачи, был не плох.

С. Л. Толстой. 1910-е гг.

Мне рассказали, что отец спрашивал врачей, можно ли ему будет встать дня через два. Ему ответили, что едва ли можно будет и через две недели. Тогда он огорчился, повернулся к стене и ничего не сказал. Саша дала мне письма отца, которые он написал мне, сестре Тане и ей.

Саша, Душан Петрович и я раздумывали, пойти ли мне к отцу или нет. Ведь он все еще думал, что никому из нас не известно, где он. Увидав меня, он мог взволноваться. Душан Петрович настойчиво советовал мне пойти, и я с ним согласился. Часов в десять я пошел к отцу. Он лежал в забытьи. Я постоял в комнате. Тут еще оставались некоторые озолинские вещи, ненужные для больного. На простом деревянном столе стояли лекарства. Горела небольшая керосиновая лампа с абажуром.

Душан Петрович, сказал: „Лев Николаевич, здесь Сергей Львович“. Отец открыл глаза и посмотрел на меня удивленным и беспокойным взглядом. Я поцеловал его руку (чего мы обыкновенно не делали). Он спросил меня:

— Сережа? Как ты узнал? Как ты нас нашел?

Я сказал, тут же выдумавши: „Проезжая через Горбачево, я встретил кондуктора, который ехал с вами, он мне сказал, где вы“. Это было только отчасти правдой: я спрашивал кондуктора, не знает ли он, где отец, уже получив телеграмму о том, что он в Астапове Кондуктор мне это подтвердил. Тогда отец спросил меня:

— А как кондуктор тебя узнал? Он разве знал, кто ты?

Я сказал: „Да, меня знают многие кондуктора Курской дороги“.

После этого разговора он опять закрыл глаза и уже ничего не говорил. Судя по голосу, я не нашел, что он в очень плохом состоянии.

На другой день Саша мне передала слова отца: „Сережа-то каков? Как он нас нашел! Я ему очень рад, он мне очень приятен. Он мне руку поцеловал!“ И он всхлипнул. […] Около 12 часов ночи пришел экстренный поезд, заказанный матерью в Туле. […] В эту ночь никто к отцу не пошел»[203].

Из «Яснополянских записок»

Душана Петровича Маковицкого

(Продолжение)

2 ноября

«В 9.40 (вечера. — В. Р.) температура — 39,2°, пульс — 114. Томился, изжога. Пульс — каждый третий перебой. Принял четыре капли строфантовой настойки. Через 7 минут — 110, перебоев менее.

В 10 часов ночи— 140. Когда Л. Н. спросил меня, какой пульс, и я сказал, что 110, попросил часы и сам стал считать, насчитал 80 (перебои не дали ему правильно сосчитать пульс).

В 10.20предложили кофе. Л. Н. не хотел пить, боясь усиления изжоги. По той же причине сегодня не пил молока и ничего не ел.