Читаем Уход Толстого. Как это было полностью

Уход Толстого. Как это было

В 5.30 другая инъекция — 175 гр. Na Chl в левое и правое бедро Л. Н. реагировал на боль. Еще пускали Oxidon. Л. Н. дал знак, что не желает. Стал все труднее дышать и нижней челюстью работать.

Потом еще минуту дышал.

[279].

Софья Андреевна:

«7 ноября. 6 часов утра Лев Никол. скончался. Меня допустили только к последним вздохам, не дали проститься с мужем, жестокие люди»[280].

Александра Львовна:

«Я подошла к нему, он почти не дышал. В последний раз целовала я лицо, руки…

Ввели мою мать, он уже был без сознания. Я отошла и села на диван. Почти все находящиеся в комнате глухо рыдали, мать моя что-то говорила, причитала. Ее просили замолчать.

Еще один последний вздох. Все кончено.

В комнате полная тишина.

Вдруг Щуровский что-то сказал громким, резким голосом, моя мать ответила ему, и все громко заговорили.

Я поняла, что он уже нас не слышит…»[281].

Татьяна Львовна:

«Мы не знали, следует ли предупредить мать. Каждый высказал свое мнение, и мы решили сперва удостовериться, каково состояние отца, и в зависимости от обстоятельств звать или не звать ее. Но не успели мы с Сергеем дойти до домика, где лежал отец, как заметили, что мать идет за нами. Мы вошли. Отец был без сознания. Доктора сказали, что это конец.

Мать подошла, села в его изголовье, наклонясь над ним, стала шептать ему нежные слова, прощаться с ним, просить простить ей все, в чем была перед ним виновата. Несколько глубоких вздохов были ей единственным ответом.

Так в уединенном уголке Рязанской губернии, в домике начальника станции, оказавшего ему приют, умер мой отец»[282].

Художник В. И. Россинский. Смерть Л. Н. Толстого

Сергей Львович:

«Отец сделал глоток. Было около пяти часов утра. После этого жизнь в нем проявлялась только в дыхании, но и оно скоро стало реже и не так громко. Вдруг оно остановилось. Щуровский и Усов сказали: „Первая остановка“. Затем была вторая остановка… еще несколько вздохов, опять остановка, и негромкий последний хрип.

Минут за десять до кончины моя мать опять подошла к отцу, стала на колени у кровати, что-то тихо говорила. Услыхать ее, конечно, он уже не мог…

Несколько секунд после последнего вздоха продолжалась полная тишина. Ее нарушил кто-то из врачей словами: „Три четверти шестого“. Душан Петрович первый подошел к кровати отца и закрыл ему глаза. Не помню, кто и что говорил и когда именно все ушли, кроме Никитина, Маковицкого и меня. Мы раздели покойного, Никитин и Душан Петрович обмыли его и опять одели в серую блузу. Тело мне показалось и сильным, и гораздо моложе своих лет. Отец так мало времени болел, что не успел еще похудеть. Выражение лица было спокойное и сосредоточенное»[283].

Елизавета Валериановна:

«Не знаю, что произошло, позвал ли кто, сказал ли кто что, но только внезапно все встали и двинулись в спальню. Комната была маленькая, народу было много. Я пропустила вперед Софью Андреевну и детей и стояла немного позади. Тишина была мертвая. Только Софья Андреевна продолжала что-то шептать. Жутко билось сердце. Послышался глубокий вздох умирающего, опять тишина, и вдруг кто-то громко — заговорил. Все кончено, беречь больше некого!»[284].

Александр Гольденвейзер:

«Я вышел на минутку из комнаты. Пройдя через соседнюю комнату, я заглянул в следующую — крайнюю. Там поперек комнаты стояла кровать, на которой сидел Д. В. Никитин и рыдал, как ребенок… Тут же в комнате были и другие: Александра Львовна, Варвара Михайловна, Чертков, Иван Иванович.

Всякие надежды кончились…

Я вернулся к Л. Н. и сел на прежнее место. Дыханье было все так же ужасно. В груди что-то клокотало и хрипело, но вдыхать Л. Н. стал все менее и менее глубоко.

Часу в шестом Душан Петрович, войдя в комнату, постоял некоторое время, потом подошел ко мне и тихо мне сказал:

— Агония…

Немного погодя, в комнату вошли остальные. Ввели Софью Андреевну.

Дыханье становилось все поверхностнее, стало редеть. Софья Андреевна стала в головах Л. Н. и взяла руками его голову. Я взял его еще теплую руку. Дыханье стало прерываться. Остановилось…

Кто-то из докторов (кажется, Щуровский) сказал:

— Еще будет вздох.

И действительно, Л. Н. еще раз, сильнее прежнего, вздохнул, и все было кончено…

Я вышел в соседнюю комнату. […]

Я вышел в столовую.

Через окно в предрассветном сумраке я увидал Илью Львовича и довольно большую кучку народа, толпящуюся у дома, в ожидании вестей.

Я открыл форточку и сказал:

— Скончался.

Все сняли шапки. Было 6 часов 5 минут утра»[285].