Подозрительным и крайне настораживающим является то всё увеличивающееся влияние государства на сферу здравоохранения, оправдываемое чаще всего предлогами социальной заботы. К тому же вследствие всё большего освобождения врачей от требований соблюдения врачебной тайны, следует посоветовать всем во время консультаций сохранять осторожность. Никогда нельзя знать, в какую статистику вас вносят, причём это касается не только медицинских учреждений. Все эти лечебницы с их наёмными и малооплачиваемыми врачами, это лечение под наблюдением бюрократии, всё это внушает подозрения, и всё это внезапно, за одну ночь, может превратиться в нечто пугающее, причём не только в случае войны. То, что в этом случае все эти содержащиеся в образцовом порядке картотеки снова станут источником документов, на основании которых можно будет интернировать, кастрировать или ликвидировать – это, по меньшей мере, не является невероятным.
Те толпы, которые привлекают к себе шарлатаны и чудо-целители, объясняются не только легковерность масс, но и их недоверием к медицинским учреждениям, и особенно к тем способам, которыми те автоматизируются. Все эти колдуны, как бы неуклюже они не занимались бы своим ремеслом, всё же отличаются от медицинских учреждений в двух важных пунктах: во-первых, они рассматривают больного как нечто цельное, и, во-вторых, они преподносят исцеление как чудо. Именно это и соответствует пока ещё здоровому инстинкту, и на этом и основывается исцеление.
Подобное, разумеется, возможно и в рамках академической медицины. Каждый, кто лечит, участвует в этом чуде, не важно, делает ли он это при помощи своих аппаратов и методов, или вопреки им, и он многое приобретёт, если осознает это. Механизм можно во всём превзойти, сделать его безвредным или даже полезным, если врач предстанет в своей человеческой сущности. Подобное непосредственное дарение, безусловно, затрудняется бюрократией. Но, в конечном счёте, всегда получается так, что «на том Корабле», или даже на той галере, на которой мы живём, функциональное всегда превозмогается человеком, если даже и не благодаря его доброте, то благодаря его свободе или мужеству принятия на себя непосредственной ответственности. Врач, который даёт больному нечто, не предусмотренное инструкцией, вероятно именно этим и придаёт своим средствам чудодейственную силу. Мы живы благодаря подобным возвышениям над функцией.
Техник считается с одной только выгодой. В больших бухгалтерских книгах всё это выглядит совсем по-другому. Кроется ли подлинная прибыль в этом мире страховых агентств, прививок, педантичной гигиены и повышения среднего возраста жизни? Не стоит об этом спорить, поскольку всё это только формируется, и идеи, на которых всё это основано, ещё не исчерпаны. Корабль продолжит своё плавание, даже если оно ведёт его к катастрофе. Разумеется, катастрофа принесёт с собой страшные жертвы. Когда корабль погибает, его аптечка тонет вместе с ним. И тогда всё зависит от других вещей, например, от того, может ли человек выдержать несколько часов в ледяной воде. Многократно привитая, чистоплотная, приученная к лекарствам команда с высоким средним возрастом жизни имеет меньшие шансы, чем та, которая всего этого лишена. Минимальная смертность в мирные времена не является критерием подлинного здоровья; она может внезапно, в одну ночь, обернуться своей полной противоположностью. Вполне возможно, она сама ещё породит неизвестные доселе эпидемии. Тело народов стало уязвимым для болезней.
Отсюда открывается вид на одну из самых больших угроз нашего времени – перенаселённость, как её, например, изображает в своей книге «Сто миллионов мертвецов» Гастон Бутуль. Гигиена столкнулась с проблемой, как ограничить те массы, появление которых она сама же и сделала возможным. Однако здесь мы уже выходим за рамки темы ухода в Лес. Для того, кто решается на него, не годится воздух теплиц.
28
Вызывает тревогу тот способ, которым понятия и вещи зачастую внезапно, в одну ночь, меняют свой облик, и приносят совершенно иные плоды, чем ожидалось. Это признак анархии.
Рассмотрим для примера права и свободы одиночки по отношению к властьям. Они определены конституцией. Однако придётся и дальше, и, пожалуй, довольно долгое время считаться с нарушением этих прав, будь то со стороны государства, или партии, завладевшей государством, или со стороны иноземного захватчика, или всего этого сразу. Можно, пожалуй, сказать, что массы, по крайней мере, у нас в стране, пребывают в таком состоянии, что они вряд ли вообще способны замечать нарушения конституции. Там, где это сознание однажды утеряно, его уже искусственно не восстановить.
Нарушение прав может также иметь легальную окраску, если, например, господствующая партия имеет большинство, необходимое для изменения конституции. То, что большинство одновременно может обладать правом и творить несправедливость: подобное противоречие не помещается в простые головы. Уже во время голосования трудно понять, где кончается право, и начинается насилие.