Уход в лес

Самое неприятное в этом спектакле — это связь такого малого уровня с огромной функциональной властью. Это мужчины, перед которыми дрожат миллионы, от решений которых зависят миллионы. И, все же, это те, при рассмотрении которых нужно согласиться, что дух времени безошибочно выбрал их, если рассматривать его под одним из его возможных аспектов, а именно аспектом сильного разрушения. Все эти экспроприации, обесцененивания, унификации, ликвидации, рационализации, социализации, электрификации, землеустройства, разделения и распыления не предполагают ни образования, ни характера, так как и то, и другое скорее вредит автоматизму. Поэтому где в цеховом ландшафте предлагается власть, она достанется тому, в ком незначительное превосходится сильной волей. Мы снова разберем эту тему, и, в частности, ее моральную интеграцию, в другом месте.

В той же самой мере, однако, в которой действие начинает падать психологически, оно становится значительнее типологически.

Человек вступает в причинные связи, которые он не охватывает своим сознанием сразу, не говоря уже об их формировании — только со временем приобретается взгляд, которое делает спектакль понятным. Только тогда господство будет возможно. Сначала нужно понять процесс, только потом можно влиять на него.

Мы видим как вместе с катастрофами появляются типы, которые показывают, что могут справиться с ними и которые переживут их, когда случайные имена давно забыты. К ним относится, прежде всего, тип рабочего, который уверенно и непоколебимо идет к своим целям. Огонь падения лишь подчеркивает его более сильным блеском. Он еще светится в неизвестном свете титана; мы не можем предугадать, в каких королевских городах, в каких космических метрополиях он соорудит свой трон. Мир носит его форму и вооружение и однажды, пожалуй, также его праздничную одежду. Так как он стоит только в начале своего жизненного пути, сравнения с законченным не отдают ему должное.

В его сопровождении встречаются другие типы — также те, в которых одухотворяется страдание. К ним относится Неизвестный солдат, безымянный, который как раз поэтому живет не только в каждой столице, но и в каждой деревне, в каждой семье. Места боев, его временные цели и даже народы, которые они представляли, погружаются в неизвестное. Пожары остывают, и остается что-то другое, общее, к которому обращаются больше не воля и страсть, а, пожалуй, искусство и уважение.

Как теперь дошло до того, что этот образ отчетливо связывается с памятью о Первой, но не о Второй мировой войне? Это основывается на том, что теперь отчетливо выступают на передний план формы и цели мировой гражданской войны.

Вместе с тем солдатское уходит на второй план. Неизвестный солдат — это еще герой, победитель огненных миров, взваливший на себя большую ношу среди механических уничтожений. Вместе с тем он — настоящий потомок западноевропейского рыцарства.

Вторая мировая война отличается от Первой не только тем, что национальные вопросы открыто вливаются в вопросы гражданской войны и подчиняются им, но и вследствие того, что механическое развитие увеличивается и у последней черты приближается к автоматическому. Это приводит к усиленным атакам на номос и этос. В этой связи доходит до совершенно безвыходных облав со стороны власти с огромным перевесом сил. Сражение техники возрастает до боя на окружение, до Канн, у которых отсутствует античное величие. Страдание возрастает так, что все героическое исключается по необходимости.

Как и все стратегические фигуры, также и эта дает точную картину времени, которое стремится выяснять свои вопросы в огне.

Давно безвыходная окружение человека подготовлено, причем именно теориями, которые стремятся к логичному и полному объяснению мира и идут рука об руку с техническим прогрессом. Сначала наступает рациональное, затем также общественное окружение противника; в нужный час за этим следует и искоренение. Нет более безнадежной судьбы чем попасть в такую последовательность, в которой право стало оружием.

11

Такие явления в человеческой истории были всегда, и их можно было причислить к ужасам, без которых редко обходятся великие изменения. Тревожнее то, что есть угроза того, что жестокость станет элементом, учреждением новых структур власти, и что беззащитного одиночку выдают ей на расправу прямо в руки.