Уходи и будь счастлива

– У меня все замечательно, – сказала я, улыбаясь во весь рот. – А как поживаешь ты?

Но, прежде чем Чип успел ответить, Плакса вмешалась, заставляя его повернуться к ней.

– Чип! – заныла она (вот оно!). – Какого черта здесь происходит?

Чип перестал улыбаться и сделался серьезным.

– Так почему ты здесь?

– Это долгая история, – ответила я, думая о том, как бы сквитаться с ним.

Чип шумно выдохнул:

– Я пытаюсь начать жить с чистого листа.

– Это здорово, – сказала я. – Мои поздравления.

– Это сарказм?

– Нет.

– Я не нуждаюсь в твоих поздравлениях, ясно?

Я пожала плечами:

– Слишком поздно.

Вот как я понимала ситуацию в этот момент: Чип был озадачен, ему было жаль меня, и он сделал поспешные выводы относительно моей мотивации. Но его новоиспеченная женушка испытывала лишь одно чувство: ярость.

– Послушайте, – сказала я им. – Я желаю вам счастья, понимаете? Я не пытаюсь загонять вас в угол. У меня теперь новая жизнь.

Но ни один из них не поверил мне.

И в этот момент Статлер крикнул со второго ряда сидений:

– Ты здесь, чтобы расстроить свадьбу, а, Якобсен?

Это, разумеется, была шутка, призванная сгладить напряжение, но я внезапно осознала, что именно об этом все они и думали – что я приехала сюда с трагической, нелепой надеждой саботировать свадьбу.

– Я здесь для того, чтобы праздновать, – сказала я, поднимая руки вверх, словно сдаваясь.

Но Статлер лишь рассмеялся. Очевидно, я была явно отвергнутой бывшей подружкой, которая сделала последнюю отчаянную попытку вернуть своего жениха. Другого объяснения у них не было. Ну что ж, это понятно. Не зная обстоятельств, то, что я пролетела три тысячи миль, чтобы попасть на свадьбу своего бывшего, могло показаться несколько подозрительным.

И я, не успев подумать, попыталась заставить их понять меня.

– У меня был трудный год, – объявила я, обращаясь к Статлеру, и к счастливой паре, и ко всем чертовым гостям в лодке. – Это не та жизнь, которую я выбрала бы, – продолжала я, – и временами она совершенно ужасна. Но в ней есть и свои хорошие стороны. Я стала мудрее. И добрее. И научилась вязать.

Они не могли понять меня. Некоторые аспекты мудрости можно лишь постичь на опыте. Мне следовало бы остановиться и перестать убеждать их. Но мне было необходимо постоять за себя.

– Я строю летний лагерь, – продолжала я, – и это будет некоммерческая организация. И я такая же занятая и счастливая и работоспособная, какой была всегда. Я нашла свое призвание. Я нашла работу, такую захватывающую и приносящую такое удовлетворение, что мне даже жалко тратить время на сон.

Я прочитала на их лицах, что не смогла убедить их.

Но это было неважно.

Необходимость найти силы продолжать жить дальше заставила меня найти занятие, достойное того, чтобы жить. Я никогда не скажу, что катастрофа была хорошим событием в моей жизни. И я никогда, никогда не соглашусь с тем, что все случается с какой-то целью. Как и все трагедии, моя была бессмысленной.

Но одно я знаю наверняка: чем сильнее стала моя способность чувствовать горе, тем сильнее стала моя способность испытывать радость.

И я продолжила:

– И вот то, чего вы не знаете – не можете знать, пока жизнь не выбьет из вас все дерьмо. Я стала лучше после всего, что со мной произошло. Я стала лучше, став инвалидом.

И это было правдой, которая одновременно успокоила меня и в то же время взволновала.

Я испытывала настоящий триумф.

До тех пор, пока невеста Чипа не бросила на меня скептический взгляд.

Чипа я, похоже, тоже не убедила.

– Ты говоришь, что движешься вперед?

– Да.

В его глазах был вызов.

– Значит ли это, – спросил он, – что ты встречаешься с кем-то?

Серьезно? Было ли это единственным определением движения вперед? Разве не было возможности стать лучше, быть счастливой, жить чудесной жизнью в отсутствие романтических отношений? Разве влюбленность – это единственное условие для счастья? Я не была заядлой феминисткой, но его вопрос оскорбил меня. Я испытывала искушение весь вечер читать ему лекции о том, что женщины не нуждаются в том, чтобы их ценность определяли мужчины. Нелепость! Узколобость! Консерватизм!

Еще секунда, и я сказала бы ему это.

Глава 29

Но в этот момент мы услышали голос:

– Подождите! Не отплывайте!

Услышав это, я заметила, что рабочие на причале уже отвязали лодку и мы стали удаляться от берега.

Все повернулись, услышав этот голос, и один из рабочих закричал по-фламандски, что, как я догадалась, означало:

– Постой! Еще один!

Одинокий мужчина в смокинге поспешно спускался по ступенькам к лодке.

Мужчина, который издали показался мне немного похожим на Яна.

Мужчина, который казался все больше похожим на Яна по мере того, как приближался к нам.

А потом оказалось, что это на самом деле был Ян.

Мой Ян! Не в Эдинбурге. Здесь. В Брюгге. Бегущий, чтобы успеть сесть в лодку, направляющуюся на банкет по случаю свадьбы Чипа. В смокинге.

Ян. Очевидно, намеревавшийся незваным явиться на торжество.

Я видела его, но он меня не замечал. Он был слишком занят, чтобы успеть добежать до лодки и при этом выглядеть убийственно красивым.