Уходи и будь счастлива

И так начался очередной день. Я снова была совсем одна, и все было как обычно почти до самого вечера, когда Ян проводил меня в палату после еще одного неловкого, молчаливого занятия и мы обнаружили в моей комнате ожидавшую нас медсестру, которую я прежде не видела.

Она с сияющей улыбкой посмотрела на меня:

– Хотите услышать хорошие новости?

Я взглянула на Яна, который слегка пожал плечами, и заколебалась:

– А они… еще бывают?

Медсестра улыбнулась еще шире:

– Да, у меня для вас есть такие.

Я ждала, не уверенная в том, что смогу ответить ей с должным воодушевлением, какого она явно ожидала.

– Давайте, – сказала я, наконец. – Что это за новости?

Она указала пальцем на мои трусы:

– Мы собираемся вынуть у вас катетер.

Но не было никакой гарантии, что мне его снова не поставят. Хирург, специалист по позвоночнику, сказал мне, что в области крестца нервные окончания не были повреждены. И он был настроен весьма оптимистически. Он надеялся, что у меня сохранилась чувствительность в этой области и я смогу не только чувствовать, когда мне захочется писать, но и управлять своими мышцами, чтобы сделать это. Хотя никто не мог дать мне стопроцентной гарантии, что у меня это получится.

И выяснить это можно было лишь на практике.

Сестра положила на кровать впитывающую пеленку, прежде чем помочь мне перебраться на нее, а потом выдернула катетер без излишних церемоний. Затем она помогла мне надеть ночную сорочку с разрезом на спине «для удобства».

– Когда вы почувствуете, что хотите писать, – сказала она, – не теряйте времени. Нажмите кнопку вызова сестры. Не пытайтесь перелезть в кресло самостоятельно.

– Хорошо.

– И не ждите, пока уже не сможете больше терпеть.

– Не буду.

Она пообещала скоро вернуться, чтобы проверить, как у меня обстоят дела. Мне предстояло выяснить, почувствую ли я что-нибудь. А если почувствую и смогу добраться до туалета, не описавшись, смогу ли управлять своими мышцами?

Я никогда прежде не задумывалась над тем, насколько сложно и вместе с тем гениально устроена мочевыделительная система. А теперь она стала играть огромную роль в моей жизни. Многие пациенты с такими же повреждениями, как у меня, вынуждены были проводить весь остаток жизни с катетерами, мирясь с унизительным положением и дискомфортом, не говоря уже о частых инфекциях. И теперь мне предстояло выяснить, окажусь ли я в их числе.

После того как медсестра ушла, я осталась лежать в полной тишине в своей палате, прислушиваясь к разговорам снаружи и напряженно ожидая, смогу ли я почувствовать это забытое восхитительное ощущение – желание пописать? Каким оно вообще было? Я едва помнила это. Я молилась, чтобы моя маленькая храбрая уретра не подвела меня.

А потом я заснула.

Я спала до тех пор, пока не появилась Китти с коробками китайской еды.

Она толкнула меня со словами:

– Эй, ты что, спишь?

Я прикрыла глаза рукой.

– Не надо меня будить!

– Я принесла ужин, – сказала она, словно это все оправдывало, а потом принялась распаковывать контейнеры.

Но когда я окончательно проснулась, я кое-что заметила.

– О, мой Бог! Мне нужно пописать! Я это чувствую!

Кит посмотрела на меня так, словно сочла сумасшедшей.

– Ура?

Я указала ей на доску:

– Мы должны добраться до туалета.

Чтобы не тянуть резину, скажу коротко – я сделала это. Мы сделали это – я и моя уретра. Все прошло как по маслу.

За исключением того момента, когда я посмотрела на Китти и обнаружила, что она пытается сфотографировать меня, сидящей на унитазе.

– Кит! Какого черта! Не фотографируй меня, когда я писаю!

– Это для Инстаграма, – пояснила Китти, как будто от этого мне должно было бы стать легче. – Это называется фотожурналистика!

Она что, всегда была такой сумасшедшей? Мы только что стали налаживать наши отношения!

– Прекрати это немедленно.

– Я шучу, – сказала Кит. – Но мои подписчики и вправду болеют за тебя.

– Это правило номер два, – продолжала я. – Никаких фотографий. Никогда.

– Даже селфи?

– Это моя палата и мои правила. Никаких утешений. Никаких фото. И никаких чертовых селфи.

– Хорошо.

– Хорошо. И помоги мне пересесть в кресло.

Мы благополучно добрались до кровати, и, когда я на ней устроилась, Кит разложила передо мной китайскую еду, словно это был праздничный пир. Жареные пельмени, яичные роллы и цыпленок в кунжуте. Все мои любимые еще с детства блюда.

Я отлично знала, чего она добивалась.

– Надеюсь, эту еду ты принесла не в качестве утешения?

Кит прищурилась:

– Это все то, что я сама очень люблю. Ты не можешь винить меня за то, что находишь эту еду утешительной.

– Я буду винить тебя, сколько мне захочется, – сказала я, но улыбнулась. Хотя эта улыбка далась мне с трудом, словно мышцы и на лице тоже атрофировались.

Кит подцепила палочками кусочек цыпленка.

– Ну, разве ты не рада тому, что я здесь?

Я и вправду радовалась. Гораздо больше, чем готова была признать.

– Только тогда, когда ты не фотографируешь меня сидящей на этом проклятом унитазе.

Я не могла есть много, но Кит могла. И она прикончила все яичные роллы и все пельмени, макая их в соус и облизывая пальцы. А потом, после того как все было убрано, она объявила: