Я ждала продолжения.
Ни слова больше.
И снова я:
– А дети у вас есть?
Он стиснул зубы.
– Нет.
Я:
– Хобби? Что вы делаете в качестве развлечения?
Следующая пауза была такой долгой, что я подумала, что он вовсе мне не ответит. Это был самый трудный разговор, который я могла себе представить. Наконец он сказал:
– Триатлон.
– Вы занимаетесь триатлоном. В качестве развлечения.
– В качестве вызова.
– А в качестве развлечения?
– Вызовы
В целом я бы сказала, что разговор со мной доставлял ему такое же удовольствие, как разговор с Майлзом. Но, черт возьми, я же была не Майлзом! Я не дразнила его. Не провоцировала его. Не пыталась разозлить его.
Ну, может быть, немножко и пыталась.
В то время я не осознавала, что замкнутость Яна благотворно действовала на меня. Когда некоторые люди – не все – пытаются убежать, это вызывает в вас ответное желание догнать их. Так было и с Яном – он был таким отчужденным, что это заводило меня.
Я сделала еще одну попытку:
– Спасибо, что показали моим родным, как пересаживать меня в кресло.
Ничего.
– Моя семья сейчас немного напугана.
Но он даже не кивнул. Он массировал мои лодыжки и даже не поднял голову.
Я предприняла решительный шаг:
– Вы знаете, что можно пить свою мочу?
Он с удивлением вскинул голову, и на его лице мелькнула растерянная улыбка, но он тут же снова склонился над моими ногами.
– Нет, этого я не знал, – сказал он, продолжая работать.
Но теперь я уже знала, что он умел улыбаться. И мне захотелось заставить его улыбнуться еще раз.
– И ею красят некоторые твидовые куртки.
Ничего.
– А древние римляне чистили ею зубы, чтобы отбелить их.
Когда и это не вызвало никакого ответа, я бросила беглый взгляд на его лицо, чтобы выяснить, не пытается ли он сдержать улыбку. Он пытался.
Он надел мне на лодыжки эластичную ленту и повернул меня на живот. А потом сказал, чтобы я попыталась дотронуться пятками до своих ягодиц, преодолевая сопротивление ленты, которую он держал в руке. Очевидно, это должно было укрепить мои подколенные сухожилия, которые все еще работали.
– Вы хотите, чтобы я дотронулась пятками до своей задницы?
– Просто попытайтесь.
– И мне необязательно дотрагиваться до задницы?
– Нет.
– Вы хотите сказать, что попытка важнее результата?
– Всегда.
Последовало очередное долгое молчание, во время которого я тщетно пыталась дотронуться пятками до своего зада.
– Вы не слишком разговорчивы, – сказала я, наконец.
– Я не люблю разговаривать во время работы.
– Другим, похоже, это удается без труда.
– Я не другие.
– Это видно.
– Мы здесь для того, чтобы сделать вас сильнее. А не для того, чтобы обмениваться шутками.
И в это время остальные тренеры расхохотались над какими-то словами одного из пациентов.
Я посмотрела Яну в глаза:
– Хорошо.
Но я не могла просто так сдаться. Я никогда, никогда не чувствовала себя комфортно в обществе молчаливых людей. Я всегда заводила разговор со всеми – с массажисткой, с маникюршей, даже с таксистами. Я не могла находиться в обществе других людей, особенно тех, которых я мало знала, и не разговаривать, хотели они этого или нет. Я наблюдала, как другие тренеры так участливо беседовали со своими подопечными. Если бы кто-то из них занимался со мной, возможно, я была бы более пассивной и не так старалась поддержать разговор. Но, оказавшись в обществе чемпиона по молчанию, я почувствовала, как моя навязчивая потребность говорить рвется наружу. И я начала болтать без умолку, как сумасшедшая.
Очевидно, я решила в тот момент, что хоть что-то будет лучше, чем ничего.
Поэтому я произнесла целый монолог, обращенный к потолку, пока Ян заставлял меня толкать ногами разнообразные предметы.