Уходи и будь счастлива

Но в моих фантазиях этого уже не было. Все эти чувства сменялись восхищением. И я так явственно видела это восхищение на его лице, что тоже начинала чувствовать его. И это было настоящим блаженством. Я подсела на это чувство, которое заставляло меня снова и снова возвращаться к этому моменту. Чип был поражен моей силой и решительностью. А потом я падала в его объятия, и он целовал меня, и таким образом я справлялась еще с одним вызовом. И даже мои волосы становились такими, как раньше, даже лучше, потому что почему бы и нет?

И, как уверялось в статье, это не было потаканием своим желаниям. Это было терапией.

Я должна была видеть то, чего мне так хотелось. Я должна была захотеть того, чего мне хотелось. Я должна была визуализировать то, к чему стремилась. И чем больше я проводила времени, концентрируясь на этом, тем сильнее становилась моя решимость двигаться к цели. И я позволила себе страстно желать вернуть свою прежнюю жизнь, основываясь на теории, что чем больше я этого хотела, тем сильнее становилась в своем намерении получить это.

Было ли то, что в центре моих фантазий был Чип, отчасти антифеминизмом?

Возможно.

Можно сказать и так. Можно считать, что это было фантазией на тему «быть спасенной принцем на белом коне». Хотя в действительности в моих мечтах Чип не спасал меня. Он просто замирал в благоговении. Я все делала сама. Наверное, мой профессор в колледже указал бы на то, что все мои достижения не имели бы для меня смысла или значимости, если бы не были высоко оценены мужчиной. Безусловно. Ладно. Это справедливо. Может быть, мне нужно будет впоследствии поработать над этим. Но у меня было всего четыре недели, и эта визуализация была мощным стимулом. А я должна была использовать все возможные средства для движения к своей цели.

И то, что я поставила перед собой эту цель, помогло мне почувствовать, что все находится в моих руках. Это вернуло мне ясность мышления. Возможно, самым плохим в прошедших двух неделях было то, что я утратила способность мыслить здраво и стала пассивной и растерянной.

Как-то вечером Кит вошла в мою палату с целой охапкой статей о пользе пения для здоровья и плюхнула ее на стол.

– Я весь день просидела в Интернете, – сказала она, – и провела исследование на тему, почему ты должна петь.

Я мрачно посмотрела на стопку бумаг:

– Я не буду петь, Кит.

Она взяла со стола несколько статей:

– Здесь рассказано о положительном влиянии пения на эмоциональную сферу.

– Мне это неинтересно.

Она взяла со стола еще несколько статей:

– А здесь описано положительное влияние пения на социальную сферу.

Я покачала головой:

– Мне наплевать.

Она подняла последние статьи и приняла позу статуи Свободы:

– А вот эти посвящены положительному воздействию пения на физическое состояние.

Я вздохнула.

Кит принялась загибать пальцы на руке:

– Во-первых, пение высвобождает окситоцин, дофамин и эндорфины. Во-вторых, снижает уровень тревоги и депрессии. В-третьих, борется со стрессом и регулирует работу эндокринной системы. В-четвертых, оно насыщает кровь кислородом и улучшает сон. В-пятых, повышает уровень антител и укрепляет иммунную систему. И, наконец. – Она шагнула ближе ко мне, чтобы произвести большее впечатление.

– Только не говори мне, что оно делает тебя счастливой.

Но она сказала:

– …оно делает тебя счастливой.

Я откинулась на подушку:

– Я не хочу быть счастливой.

– Хорошо. Не будь счастливой. Но все равно пой. Потому что это полезно для твоего здоровья во всех отношениях.

– А пение снижает воспалительный процесс в позвоночнике?

– Нет данных, указывающих на то, что не снижает.

Нужно было отдать ей должное. Она основательно подготовилась. Эта девчонка собиралась заставить меня петь, даже если в процессе я могла умереть. Она рассказывала мне о проведенных исследованиях. Она приводила вдохновляющие примеры. Она обрушила на меня шквал статистики. Исследователи в Дании – или в Голландии? – проследили судьбу трехсот онкологических пациентов, половина из которых пела в хоре по меньшей мере трижды в неделю, а другая половина не пела. У поющих пациентов выросла вероятность ремиссии, и они проживали в среднем на полгода дольше, чем непоющие.

Когда я начала протестовать, она сказала:

– Знаю, знаю. Тебе сейчас не до пения. Но знаешь что? Похоже, ты думаешь, что можешь петь только тогда, когда ты уже счастлива. Но я уверена, что само пение может сделать тебя счастливой. И, похоже, наука подтверждает это. К тому же пара лишних эндорфинов тебя не убьет.

– Послушай, я просто не думаю, что смогу когда-либо снова почувствовать себя счастливой.

– Думаю, что сможешь.

– Почему ты так давишь на меня?

– Потому что ты любишь петь.

Я и вправду раньше любила петь.

– Я люблю петь не больше остальных.

– Неправда. Это в тебе говорит наша мама.

Я посмотрела на нее, как на сумасшедшую:

– Мама никогда не говорила об этом.

– Верно. И не ценила и не поощряла это. И не признавала твой талант.

– У меня нет таланта. Я обычный человек.

Кит кивнула и добавила:

– С большим диапазоном голоса.

– У меня нет большого диапазона.