Уходи и будь счастлива

Ян наклонился так, что его лицо было на одном уровне с моим. Но я не могла сфокусировать свой взгляд. Его лицо казалось мне размытым пятном.

– Вам нужно заботиться о себе. Вы не можете позволить ему победить.

– Кому? – спросила я, все еще не в силах сфокусировать взгляд.

– Тому мерзавцу, который разбил вам сердце.

Но я не была уверена, есть ли все еще у меня сердце. Я чувствовала себя так, словно оно сгорело во время аварии. И я продолжала безжизненно лежать в кровати. Вдох, потом выдох, потом снова вдох и снова выдох.

– Вы отказываетесь от лечебной физкультуры?

Мне не приходило в голову, что я могу отказаться. Я продолжала тупо смотреть в окно.

– Да. Пожалуй, отказываюсь.

На следующий день я отказалась снова. И через день тоже.

Моя семья забеспокоилась. Ян сообщил о моем отказе заниматься моему лечащему врачу, а тот проинформировал социального работника и штатного психолога. И еще моих родителей. Специалисты сошлись на том, что «некоторая доза депрессии» была совершенно нормальным и даже здоровым явлением в моей ситуации, но мои родители, и даже Китти, не согласились с этим.

Это нарушало нашу семейную экосистему. Я всегда была трудолюбивой, жизнерадостной и законопослушной, а Китти всегда была источником всех наших проблем.

Вот так просто.

А как им было реагировать на то, что теперь я стала проблемой?

Это побудило их пойти на крайние меры. Позже я узнала, что, несмотря на существующее напряжение между мамой и Китти, которое все усиливалось, уже через сорок восемь часов после признания Чипа Китти и родители собрались на тайные переговоры, чтобы обсудить способы привести меня в чувство.

Они были настроены по-деловому, готовые на примирение ради важной цели и сосредоточенные на текущей проблеме. Они встретились в кафе, а потом отправились на поиски литературы из серии «помоги себе сам», чтобы подобрать для меня вдохновляющее чтение, которое могло бы вернуть меня на правильный путь. Китти и мама молча согласились на время забыть о своей вражде и закончили тем, что потратили сто долларов на книги типа «Радость Страдания» или «Почему Я? Ежедневное Руководство для Тех, Кто Хочет Вернуться к Нормальной Жизни».

Папа внес предложение, чтобы книги отнесла мне Китти, потому что ее я буду менее склонна воспринмать как врага.

– Но я ей не враг! – возмутилась мама.

Однако ее возражения были отклонены.

В определенном смысле они были довольны тем, что выработали какой-то план. Позже Китти призналась в этом. Какой смысл было раздувать конфликты, существующие между ними? Они решили на время забыть о них и сосредоточиться на более важной проблеме – на мне.

– И что, вы двое даже не извинились друг перед другом? – спросила я, когда Китти призналась мне в их тайном сговоре.

– Извинились? За что?

– Ну, – сказала я, – ты извинилась бы перед мамой за то, что выдала мне ее самый большой секрет против ее воли. А мама извинилась бы за то, что скрывала от тебя правду все эти годы.

Китти покачала головой:

– Не было никаких извинений. Ты когда-нибудь слышала, чтобы мама извинялась хоть за что-то?

Это правда. Извиняться было не в мамином стиле.

И, разумеется, я отказалась читать все те книги, которые они купили для меня. Они должны были предвидеть это. А когда Китти начала читать мне вслух отрывки из них, я зажала уши руками и стала громко петь. Так что ночью, после того как я уснула, Китти прочитала эти книги при свете ручного фонарика.

Если я не собиралась сама помогать себе, она была настроена сделать это за меня.

Больше всего их волновало то, что у нас было очень мало времени. Оставалось всего три недели до того момента, когда надежда на улучшение навсегда покинет нас. А учитывая охватившую меня депрессию, процесс улучшения замедлился.

По правде говоря, процесс улучшения замедлился еще до признания Чипа. В течение целой недели до этого у меня не было никакого прогресса. Но заметили мы это только после нашего с ним разрыва. А до того, когда я все еще верила в свои фантазии, я рассматривала это замедление как естественный ход событий. Просто как период адаптации на пути к моему головокружительному успеху.

Теперь же это замедление я рассматривала совсем в другом ключе: как начало конца.

Я никому не говорила об этом, но, полагаю, это и так было очевидно.

А потом родители решили, что мне нужен «наставник».

Мама начала этот разговор за обедом. Мы ели вьетнамский салат с лапшой из их любимого ресторана, и папе он так нравился, что он даже причмокивал.

– Итак, – сказала мама, – сегодня первый день из оставшихся у тебя трех недель.

– После этого, – продолжил папа, – срок страховки истекает, и ты поедешь жить к нам.

Я фыркнула:

– Я не поеду жить к вам.

Родители переглянулись. Потом мой отец ласково спросил:

– А где же ты будешь жить, родная?

– У себя, – ответила я.

Но папа осторожно заметил:

– У тебя трехэтажный дом. С лестницами.

Я закрыла глаза.

– Я перееду на первый этаж.

Теперь он почти уже шептал:

– На первом этаже нет ванной. И кухни.

Я, конечно, знала об этом.

– Я что-нибудь придумаю.