Уходи с ним

— И все же ты меня насмешил. Ты, который мозги мне проел, убеждая не привязываться к пациентам, — а сам влюбляешься в их младших сестриц. Ты прав, это совсем другое дело.

— Всякий может ошибиться.

— Думаю, что бы я тебе ни сказала, это ничего не изменит…

— И правильно думаешь, но мне нужно было с кем-то поделиться.

— Ну тогда я могу поделиться своими проблемами…

И я излагаю во всех подробностях мои эпистолярные отношения с Ромео и то, как грубо это оборвалось и как сердце у меня разрывается при мысли, что я больше не буду получать от него известий, на что Гийом замечает, что жизнь в конечном счете неплохо устроена, потому что известия я смогу получать благодаря ему, раз Ванесса будет с ним делиться.

Да уж, жизнь неплохо устроена…

Перед тем как расстаться, мы надолго застываем обнявшись. Оба мы ищем утешения друг в друге. Сам разговор стал поддержкой, прикосновение — тоже. Знаю, что вряд ли в его глазах выгляжу сестрой милосердия, как он в шутку меня называл, но не исключено, что отчасти играю роль старшей сестры, к которой прибегают в тяжелые минуты.

Вечером я звоню маме. Выйдя на пенсию, родители уехали жить на юг Франции, надеясь, что там их ждут счастливые денечки. Отец довольно холодный человек, но он любит меня, как мне кажется. Мать более открытая и ласковая, но не всегда меня понимает. Им очень нравится Лоран, и они не устают повторять, что он идеальный зять: такой обходительный и с прекрасным положением, которое обеспечит мне безоблачное будущее.

Каждый год они на три месяца отправляются в Таиланд — чтобы развеяться и ради крупицы экзотики. Они собираются уехать через неделю.

— Мама?

— Здравствуй, Джульетта, как ты там?

— Нормально. Немного трудно. Курсы таблеток и уколов, а еще работа, и надо подменять коллег, ритм просто невероятный.

— Такова жизнь. Мы тоже работали, как безумные; зато потом поживешь в свое удовольствие.

— Как папа?

— Хорошо. Организует нашу поездку. Мы поедем в места, где еще не бывали.

— Отлично.

— А Лоран, как у него дела?

— Нормально.

— И все?

— Он меня пугает, мама.

— Как так, «пугает»?

— Мы недавно поссорились, и его взгляд меня напугал.

— А из-за чего поссорились?

— Он нашел письмо, которое мне прислал один пациент. Мы иногда переписывались, потому что я помогла ему оправиться и он хотел познакомиться поближе.

— И ты удивляешься, что Лоран плохо отреагировал? Ты не должна так поступать, дорогая. После всего, что он для тебя делает. Огради его от подобных вещей.

— Я ничего плохого не сделала.

— Как он может быть в этом уверен? Ты же хорошо знаешь, что он не любит, когда ты поддерживаешь отношения с другими мужчинами.

— Но у меня ничего не было с этим пациентом.

— Вы друг другу писали.

— Ну и что?

— А то, что я его понимаю.

— И ты понимаешь также, что он иногда не спрашивает моего согласия, чтобы заняться любовью, даже когда мне этого не хочется?

— Это называется супружеским долгом. Мне тоже иногда приходилось немного себя заставлять, но ты же знаешь, что им это нужно. У твоего друга много работы, он в постоянном стрессе, конечно, он должен немного расслабляться.

— Как скажешь… Ладно, мне пора уходить. Целую тебя.

Я повесила трубку в твердой уверенности, что мать никогда не поймет, что я чувствую. Она с большим уважением относится к Лорану и даже слышать не желает, что он способен на что-то неподобающее. А если я поговорю с Малу, она мне скажет нечто прямо противоположное. Она из зазеркалья. Что до Гийома, то он сейчас совсем не в себе. Вот бы поговорить обо всем с Ромео. Ему вроде бы нравилось меня слушать.

Ничего не поделаешь.

Такова жизнь.

Павлов и Марсия

Этим вечером Кристиан весь на нервах. Накопившаяся усталость после двух сложных пожаров за последние недели, молодое пополнение в казарме, которое нужно всему учить, и плечо у него ноет слишком часто. Он выпил стаканчик виски. Потом второй, иногда это помогает унять боль в плече. Потом третий, иногда это помогает унять все остальное.

Соланж уже легла, читает. Ее лицо блестит от ночного крема. Он подходит к ней и начинает целовать. Она отталкивает его, замечая, что он не побрился. Он снова отправляется в ванную, тщательно бреется, движимый надеждой, потом возвращается в спальню в почти игривом расположении духа. Свет погашен. Может, сюрприз? Он забирается под простыни и начинает ласкать жену, которая отталкивает его руку, ворча, что устала.

Дохлое дело. Он это знает. Уже два года, как дохлое. Вот только лев в клетке, который мечется все это время у него внутри, вполне живой.