Уходящая натура

— Не знаю. — Марина крутанула коляску. — Не могу сформулировать. Стремление выказать, выставить себя напоказ. Он рассказывал однажды, с каким трудом он учился. Точнее, наоборот, учился-то легко. А вот тесты, контрольные, экзамены… То есть если речь шла об ответственности, которую он не выносил, все становилось плохо. И он стал вырабатывать в себе уверенность. Вырабатывал, вырабатывал. И, кажется, перебрал. Хотя ответственности от этого не прибавилось. А поначалу именно задиристостью и напором он мне по душе пришелся. Ошиблась я, хотя такое нечасто со мной случается. Простите, я не хочу о нем говорить. Он предал меня — и я выгнала его из дому. Вот уже лет десять мы вообще не виделись… Потом он предал моего брата…

Женщина замолчала, задумавшись.

— Знаете, но, судя по рассказам с выставки, Борис Сергеевич его простил, — прервал молчание Турецкий.

— Боря давно его простил, хотя сначала страшно обиделся. Но он умеет по-настоящему прощать, не тая зла. Он как-то мне рассказывал, как это делает: словно бы становится на место обидевшего и смотрит с его точки зрения. И понимает, что человек имел в виду. Ведь чаще всего мы обижаем, сами того не желая. И как только Боря понимал, что обида нанесена либо без злого умысла, либо по очень важным для человека причинам, — он забывал эту обиду. Просто навсегда забывал, будто ее и не было. Это потрясающее и счастливое свойство. Оно не каждому дано. И этого иуду Боря сумел простить. Когда понял, что человек ищет богатства, но ему не дано понять: ты богат не тогда, когда у тебя всего больше, а когда тебе нужно меньше. Боря понял и простил. А я — нет.

Она резко оборвала рассказ.

Александр Борисович тоже тактично помолчал. Однако время действительно поджимало.

— Спасибо вам. Вы нам очень помогли.

— Но ведь я ничего не рассказала!

— Вы рассказали очень многое, поверьте. А теперь, если можно, я покину вас…

Марина Сергеевна проводила Турецкого на коляске до самой двери.

— Спасибо вам, Александр Борисович, спасибо. — И, жестом прерывая хотевшего возразить Турецкого, пояснила: — За то, что пришли, что скрывать не стали. За то, что вы душу свою работе отдаете. Вы хороший человек, поверьте. И хотя, как показывает опыт, я иногда ошибаюсь, это не тот случай.

«Как же трудно, — уже в машине подумал Александр Борисович, — будет ей смириться со смертью брата, если его, боже упаси, действительно нет в живых».

Дело Александру Борисовичу определенно не нравилось. Уж больно явно все дороги вели в Рим, то есть к одному человеку, точнее, к небольшому коллективу, причем тянулись самые разнообразные нити. К тому же было похоже, что многие дела с кражей интеллектуальной собственности железно замыкались на «Логику» — и братьев можно было задерживать хоть сейчас. Если, конечно, Денису Грязнову это нужно. И к делу Дубовика Гончары, скорее всего, причастны. Лукша и другие бывшие на выставке сотрудники, опрошенные Светой Перовой и Галочкой Романовой, показали однозначно: на выставке к академику «как банный лист», по выражению Юрия Ивановича, пристал Данила Гончар. И не он один, а целая компания. Говорят, что и брат его с ними был — опознан по фотографии, и девица рыжая, которая по многим делам «Глории» уже засвечена. Да вот только ни одной конкретной зацепочки, ни одного свидетельства, что именно они хоть каким-то боком причастны ко всему происходящему. Ничего…

Турецкий вспомнил о разговоре с Мариной Дубовик о новых компьютерах. Чуть улыбнулся, но опять помрачнел. Что он может сказать бедной Марине о брате?

Он вспомнил безуспешный визит к Питеру в Германию, бесплодные попытки найти что-то в документах выставки, одни лишь общие свидетельства участников делегации. Давно не было такого дела — почти очевидного и абсолютно глухого. А ведь дело на контроле. И Меркулов спросит. И выше спросят…

— Ты о ком сегодня целый вечер думаешь? — поинтересовалась Ирина Генриховна.

— О деле, Фроловская, о деле.

— Не ври, Турецкий. Кого ты хочешь обмануть? В глазах твоих печаль, складка на лбу. В главных свидетелях не иначе какая-нибудь манекенщица?

— Кто бы говорил, а? Тебе вон поклонники твоего таланта до сих пор букеты присылают, — надулся Александр Борисович.

— А что делать бедной женщине? Если родной муж все время занят? Если от него не только цветов не дождешься? — Ирина смотрела на мужа возмущенно, но в глазах мелькали веселые чертики.

Турецкий встал, подошел к жене сзади, обнял и положил голову на плечо.

— Устал я, Ириш. Что-то со скрипом все.

— Ничего, родной, прорвемся, — откликнулась на ласку супруга. — Мы ведь и не такое видывали, а?

Александр улыбнулся:

— Слушай, Ир, а давай махнем в выходной на Истру? Или на Пироговское? — Он помолчал мгновение. — Если получится, конечно. Нинку возьмем, шашлыков нажарим. Никого больше, а?

— Захочет ли? Подросла уж наша дочка. Со своей компанией гуляет.

— Захочет, — убежденно заявил муж. — Ей всегда нравилось. Тем более что это так нечасто выходит.

И он опять виновато умолк.