Уходящее поколение

Смерть дома, в своей постели, как-то не вязалась с бесчисленными Федиными похождениями и переездами. Но что случилось, то случилось. Пересветов заказал по телефону билет на ночной поезд и позвонил Долинову. Леонард Леонович удрученно сказал, что он счел бы своим долгом съездить на похороны Федора Васильевича, да в интернате заварилась такая каша, что ему ни на день нельзя отлучиться. Начал что-то говорить о хулиганской «хунте» среди ребят, но — Пересветов выслушивать подробности сейчас не был расположен, разговор отложили до его возвращения из Ленинграда.

— Словом, — заключил Долинов, — теперь прощай знамя, завоеванное в прошлом году!..

Жизнь так сложилась, что брат с сестрой виделись очень редко. Не взаимная холодность была причиной, напротив, между ними теплился оттенок нежности с той поры, когда Людочка относилась к старшему брату с детским обожанием, а он любил подергивать ее за косички. Про его исключение из еланского реального училища и арест она узнала тогда же, одиннадцати лет от роду, и с тех пор стала считать Костю героем. Мать держалась иного мнения, но девочка приняла сторону брата. Она запомнила ночи, когда в их крохотной пензенской квартирке за Костиной дверью до утра горела лампа и он, как ни ворчала мама, строчил стихи и повести для «Зорь».

Людочкина судьба могла сложиться иначе, если бы в девятнадцатом году мать отпустила ее в Еланск, куда их обеих звали к себе Костя с Олей, но Елена Константиновна ехать не согласилась, а девочка оставлять маму не захотела. Так они с братом и расстались на том жизненном перепутье чуть ли не навсегда. Недолгие периоды, когда Люда гостила у Пересветовых в Москве, и редкие Костины наезды в Ленинград в счет не шли.

И вот они теперь свиделись в горестные для обоих дни Фединых похорон. Живое моложавое лицо Людмилы Андреевны резко контрастировало с сединой головы; ей, однако, уже было под семьдесят. Брат был на шесть лет старше, а седине все еще не поддавался. При встрече сестра припала к его груди, пряча слезы.

Федор лежал в гробу с суровым строгим лицом, с глубокими складками у рта, совсем не похожий на когда-то бесшабашного еланского Федьку, весело воевавшего со своей теткой Прасковьей Илларионовной.

Проводить Лохматова в последний путь пришли представители райкома партии, гороно, учителя, военные и чекисты — бывшие его соратники. Выпускники «блокадной» школы, воспитанники разновозрастных отрядов в надгробных речах говорили, что «дядю Федю» им никогда не забыть, что такими людьми движется вперед наша жизнь. По просьбе Пересветова его сводили в «тот» интернат, делились воспоминаниями о «том» лете с Федором Васильевичем на «необитаемом острове»…

Для Людмилы Андреевны Федор и Костя олицетворяли пору ее детства и девичества. Дружба с Федей осветила ей жизнь, скрасила старость. Брату казалось, что теперь одиночество будет для нее вдвойне тяжелей, чем раньше, и он предложил Люде переехать к ним в Москву. Она тяжело вздохнула, сказала: «Спасибо тебе!» — но отказалась.

— Я приросла к Ленинграду.

Здесь у нее свой мирок, небольшой круг друзей, все они знали и будут помнить Федю. Ее навещают бывшие школьники и школьницы из того подвала, где ими была сообща выстрадана блокадная зима. Да и сейчас, уйдя на пенсию, она не оставляет работы с детворой микрорайона в основанном Федей междворовом клубе.

Константин еще раз побывал на Кировском заводе у Лучкова. С 1962 года из заводских ворот выходили двухсотсильные колесные трактора «К-700», превосходившие мощностью первые «фордзоны-путиловцы» в десять раз, а теперь начиналось освоение еще более мощных «кировцев» — трехсотсильных «К-701». Пересветова интересовали современные формы связи промышленности с наукой, широко практиковавшиеся в научно-производственном объединении, созданном на основе завода; своими расспросами он отнял у Алексея Федоровича добрый час времени, прежде чем распрощаться, извинившись за назойливость и высказав искреннюю благодарность за внимание со стороны столь занятого человека.

Возвращаясь в Москву, Константин перебирал в уме более или менее близких ему людей, ушедших из жизни в последние годы. Из однокашников по институту Адамантов не на много лет пережил Плетневу, которую они вместе хоронили. Недавно скончался «крестный отец» Пересветова в художественной литературе Николай Севастьянович, а следом за ним Петя Сацердотов, оба такие чистые, славные люди! Старого писателя Константин и другие собратья по перу проводили на Новодевичье кладбище в Москве, а про Петю Анна Ивановна сообщила письмом из Пензы, когда похороны уже состоялись. Из пензенских друзей-реалистов в живых только Мечик. Кто-то теперь на очереди, в которой никто не стремится быть первым?..

Сошла в могилу вслед за Марией Ивановной ее старшая сестра, а вскоре — увы! — и славный человек Зинаида Алексеевна, оставившая на память Константину Андреевичу вышитую собственноручно тюбетейку на его непослушные мягкие волосы… «По-моему, она была в тебя влюблена», — сказала Ариша мужу после смерти кузины.