Уходящее поколение

— Я решил писать о вас, товарищи, — говорил он, — и теперь, повидав вас воочию, уверился, что смогу написать, потому что вижу в вас мою собственную молодость. Как и мы в свое время, вы беззаветно отдаетесь делу, какое история поставила в порядок дня. Вы отворяете школьные двери в будущее, а движет вами чувство, благороднее которого нет на свете, — любовь к детям, к этой утренней заре человеческого «завтра»!..

После нескольких тостов, под общий шум и разговоры, которыми непрерывно жужжал длинный стол, между Пересветовым и академиком завязалась ученая беседа на темы педагогики и психологии. Беседа велась сначала за спиной Варевцева, в адрес которого неслись какие-то шутливые реплики с разных концов стола, потом Дмитрий Сергеевич поменялся с писателем местами, а к концу банкета перебрался поближе к молодой компании харьковчан и харьковчанок. Наши собеседники между тем сменили пластинку и ударились в приятные воспоминания о студенческих годах в Москве; потом коснулись перспектив разрядки, недавнего договора с США об ограничении стратегических вооружений…

Прервав наконец разговор, они выбрались из-за опустевшего стола и прошли под аркой в соседний зал, где на эстраде небольшой джазик в сумасшедшем темпе стучал, гремел и визжал на весь огромный ресторан. В тесном кольце сгрудившейся публики метались друг против друга танцор и танцорша, импровизируя сверхсовременные рискованные па, классическим танцам, безусловно, противопоказанные и вызывавшие взрывы хохота. Перехода за грань эстетики, однако, не чувствовалось, уж очень была изящна и мила веселая раскрасневшаяся танцорша, в которой Пересветов узнал Елену Евгеньевну, вручавшую ему в день приезда квитанцию об уплате за гостиничный номер. Ее каждое движение, каждая мина пронизаны были нарочитым кокетством и откровенной иронией над своим танцем, над партнером, над самой собой и над публикой, которой она время от времени показывала язык. Должно быть, она показала язык и академику, потому что он усмехнулся и, отвернувшись, буркнул:

— Безобразие! Как только нашей Элечке не стыдно!

И направился к себе в номер спать. Но она танцевала мастерски, ни на миг не теряя контроля над собой, — верный признак владения искусством.

Партнера танцорши Константин сначала видел только со спины, мешали впереди стоящие. Хохолок волос показался ему знакомым; когда танцевавшие, имитируя круговую погоню друг за другом, поменялись местами, он, к своему крайнему удивлению, узнал «героя дня» — Митю Варевцева! Куда девался его животик, над которым его обладатель сам любил подтрунивать. Потный, с развязавшимся галстуком, заметно выпивший Митя не отставал от молоденькой партнерши ни в задорности танца, ни в темпе, ни в изобретательности, отвечая по-своему на каждый новый ее зачин. Пересветов не знал, на кого из них ему смотреть, и хохотал вместе со всеми. «Хорошо, что старик ушел, — подумал он, — не успел опознать своего любимого ученика».

Уж этот танец он непременно опишет в своей повести. И этот язычок, показанный академику… «И тут проблема поколений!»

Психолого-педагогическая лаборатория размещалась в двух тесных комнатках второго этажа пришкольного флигелька. Ее сотрудницы и сотрудники забегали сюда во время перемен, — все они имели учительскую нагрузку в школе. Они охотно показали московскому писателю несколько своих уроков математики и русского языка в первом и втором классах. С некоторыми вариациями он увидел и услышал то самое, о чем имел представление по заснятому здесь фильму «2×2=X», а затем в течение двух дней по нескольку часов сидел за письменным столом в лаборатории над итоговыми таблицами обследований и папками всяких докладов, записей и ученических сочинений. Особенно внимательно он штудировал материалы исследования познавательных интересов учащихся, чувствуя, что здесь главный нерв проводимого Варевцевым и другими эксперимента, ключ к его успеху или неудаче.

Исследование, с которым ему рекомендовал ознакомиться руководитель лаборатории, проводилось так. Второклассникам двух школ, экспериментальной и контрольной (обычной, работающей по недавно утвержденным новым программам), предложили написать в течение учебного часа сочинение на любую из четырех тем по выбору: 1) Что я знаю о слове? 2) Что я знаю о математике? 3) Чем я люблю заниматься? И 4) Мой выходной день. Чтобы на выбор не повлияли посторонние соображения, сказали, что цели занятия чисто научные, что отметки проставляться не будут и выбор темы никакого значения иметь не будет. Занятия проводил не их классный учитель, а человек для школьников посторонний, психолог.

И вот оказалось, что в обычных классах почти никто не выбрал тему, связанную со школьной программой (1-ю или 2-ю), а в экспериментальной на эти темы писали более половины второклассников. В обычных классах большинство учеников писали на тему о выходном дне.