Уходящий тропою возврата

– Старейшина, возьми проводников, отправь по следам жителей селища три полусотни из любого коша, пусть едут в разных направлениях. Чувствую, прячутся эти дети сурков в норах лесных зарослей. Хочу посмотреть на первых пленников этой земли.

– Слушаюсь, повелитель!

– Поторопись.

Торсок-аба отправил одну полусотню по следу вдоль реки по хорошо натоптанной дороге на запад. Проводник утверждал, что в том направлении дорога уходила в земли приграничного племени кривичей. Вторая полусотня ушла на север, туда тоже вела дорога, но там еще была лесостепь. По этой дороге печенежские вожди водили в набеги свои племена. Третья полусотня, возглавляемая внуком Торсока, Бастияком, прошла через деревню, по другую сторону речки, сразу же наткнулась на препятствие – неширокий рукав водной артерии.

Бастияк плетью подгонял печенега, скакавшего на своей лошади впереди растянувшейся цепи конных кипчаков. Река поросла камышом, по берегу поднималась густая насыщенная зеленью трава. Ивы тянули плети к воде, укрывая острыми продолговатыми листьями стволы, спускаясь к омутам. В воде под невысокими кручами плескала хвостами большая рыба. Чуть дальше, вдоль речного русла, рос стройными пиками сосновый лес. Версты через две под копытами лошадей зачавкала болотина, сверху поросшая мхом. Густой лес камыша шумел на ветру жесткими листьями. Следы, оставленные людьми, читались все слабее. Проводник – печенег – все чаще оглядывался на едущего за ним Бастияка, ожидая в любой миг получить кожаным ремнем плети по спине.

Завечерело. Еще присутствовали отсветы солнца, а на небосводе проявилась бледная тень лунного круга.

– Э-й! – прозвучало неподалеку, и в стороне послышался частый плеск воды. Кто-то бежал по болотине.

Кипчаки остановились, прислушались к звукам.

– Э-э-й! Ха-ха-ха! – слышался женский задорный смех.

– Атлы, Улак, скачите вперед. Всем приготовить стрелы. Если что, стреляйте первыми. Щиты возьмите в руки, – распоряжался Бастияк. – Н-но! – двинул в бока лошади пятками.

– Ха-ха-ха! – раздалось совсем неподалеку, но чуть ближе к реке и левее. – Козлено-ок! Ула-ак!

– Что за дела? Двое, принять влево. Пропустите колонну, потом догоните нас. Остальные, продолжить движение вдоль реки, – волнуясь от непонятностей, приказал Бастияк.

Ночь набросила покрывало на все небо. Пора было поворачивать назад, а смех, зов, эхо шагов раздавались, казалось, отовсюду. Отвлекшись на миг на близкий звук, обернувшись, Бастияк не сразу осознал пропажу проводника. Оставив лошадь на месте, проклятый печенег скрылся с глаз, затаился где-то поблизости в высоких камышах. Но худшее ждало впереди. Передовой дозор вернулся. Атлы и Улак везли на своих лошадях, посадив перед собой, двух красивых девушек. Распущенные волосы падали на плечи красавиц, воины влюбленно смотрели в глаза урусок, не обращая внимания на удивленных таким поведением товарищей, обнимали их, целуя в губы. К отряду из камышей из болотного кустарника потянулись прелестницы.

– Иди ко мне, милый! Как я ждала тебя! Любый мой! Обними, согрей меня! Идем со мной, что тебе здесь делать с этими? Ха-ха! Какой ты сильный. Согрей, согрей меня! – слышалось отовсюду.

Воины зачарованно отдавались в руки дев, глупо лыбились, больше ни о чем не думая. Из ступора Бастияка вывел старый дедок, покашливанием обративший на себя внимание. Дрожь прошла по телу молодого воина. Он был один, лошади подчиненных, оставшиеся без седоков, разбежались по плавням. Люди исчезли, ушли вместе с девицами, кто в камыши, кто к болотине, а кто и вовсе затерялся в стороне омута, где все так же играла и развлекалась крупная рыба.

– Ты кто? – Бастияк задал вопрос старику.

– Конь Буденного…

Бастияк не мог предположить, что старичок в свое время пообщался с неизвестным ему сотником кривичей, Сашкой Горбылем, распил с ним пузырь сорокаградусного пойла в честь знакомства и приятельских отношений, с тех пор у старого проскакивал ряд непонятных, но обидных другим выражений.

– А зачем ты здесь?

– Да вот хочу спросить, ты зачем к нам приперся, гнида?

– Я не сам, меня дед послал.

– Так вот, передай деду, что если и дальше на Русь намылитесь, все тут и подохнете. Подельники твои в болотах да омутах давно мавок да навок греют. Ох, и порадовали вы их своим приходом, это ж просто песня, просто праздник какой-то. Езжай, ущербный, здесь не подают.

Дед сделал жест рукой, и лошадь Бастияка, обезумев, сорвалась с места, унося уцепившегося за гриву, стучавшего в страхе зубами, половецкого полусотника.

Вырванный куренными из объятий сна хан только со второго раза въехал в рассказ полусотенного, представленного пред грозные очи Баркута. Взъярился на молодого Бастияка, отходил плетью согнутую в унижении спину вождя, потерявшего своих воинов.

– Деревню сжечь, дотла сжечь! Шаманов ко мне!